– Ну-ну, поспокойнее, Иван, – с легкой полуулыбкой посоветовал Пермяков. – Не кипятись, ты уже не мальчик. И побереги свои метафоры для митинга ветеранской организации.
– Метафоры… – Буров щелчком выбил из пачки сигарету и принялся ощупывать карманы в поисках зажигалки. – Метафоры, – повторил он сквозь сжимающие патентованный угольный фильтр, чересчур ровные и белые для того, чтобы быть настоящими, зубы. – Никаких метафор, Андрей Родионович. Просто ты не слишком внимательно изучил материалы дела. Или твои халдеи не обо всем тебе доложили. Дохлая мышь – это не метафора, а просто мелкий грызун, которого угораздило забраться в распределительный шкаф и замкнуть собой контакты. Такая, понимаешь ли, разновидность самодельного электрического стула…
Теперь настал черед Андрея Родионовича удивленно задирать брови.
– Мышь? Какого дьявола ей понадобилось в трансформаторной будке? И как она в шкаф залезла?
– Самая обыкновенная мышь, – прикуривая, кивнул Буров. – А что тебя удивляет? Помню, в молодости, когда с женой по съемным квартирам скитались, был у меня похожий случай. Она меня просит: духовку, мол, зажги. Ну, я открываю дверцу, а из отверстия, куда спичку подносить надо, чтоб в духовке газ загорелся, мышиная голова торчит – застряла, и ни вперед, ни назад.
– И?.. – заинтересованно скосив глаза в его сторону, спросил Пермяков.
– Ну, пока я думал, как с ней быть – сам понимаешь, и жалко бестолочь хвостатую, и духовку загаживать неохота, – она с перепугу дернулась посильнее, и поминай как звали… У меня тогда, помнится, те же вопросы возникли, что и у тебя: какого лешего она там потеряла и как туда забралась? И спросить не у кого – вчерашняя в уголек превратилась, та, моя, сбежала… Так что напрасно ты, Андрей Родионович, к мелочам цепляешься. Подавляющее большинство трагедий происходит в результате нелепейших случайностей и дурацких совпадений. Помнишь, как у американцев шатл на взлете рванул из-за того, что от обшивки кусочек отвалился? Тогда много болтали о диверсии, но это не подтвердилось. Там была обыкновенная халатность, недосмотр технического персонала. А тут даже в халатности обвинить некого: к каждой московской мыши по конвоиру не приставишь. В общем, дело еще не закрыто, иначе это был бы абсолютный рекорд скорости, хоть ты в книгу Гиннеса его заноси. Но закроют его в ближайшие дни, а возможно, что и часы. Все шито-крыто, Андрей Родионович – как говорится, комар носа не подточит.
– Н-да?
– Не «н-да», а так точно. И именно это меня сейчас больше всего беспокоит.
Откуда-то послышалось скрипучее карканье вороны. Ее хриплые крики следовали один за другим с монотонной размеренностью метронома, как будто серая королева московских помоек вообразила себя кукушкой и вздумала накуковать кому-то небывало долгий век. Налетевший ветерок снова наморщил водную гладь; плавающий торчком окурок с золотым ободком вокруг фильтра качнулся пару раз, а потом тонкая папиросная бумага расклеилась, разбухший табак неотличимо смешался с остальным мусором, а освобожденный от груза фильтр горизонтально лег на воду. Мелкая волна накрыла его бурым ивовым листом, смотреть стало не на что, и Пермяков с облегчением отвел взгляд.
– Объяснись, – потребовал он.
– Охотно, – попыхивая дымком, сказал Буров. – Следствие может думать все, что ему заблагорассудится. Но мыто с тобой знаем, что это никакой не несчастный случай, а результат чьей-то виртуозной, я бы даже сказал филигранной, работы. Согласен, иначе нам нельзя, и я погорячился, когда напомнил тебе о лихой молодости: шашки наголо и так далее. Рисковать мы теперь не имеем права, но все хорошо в меру, в том числе и осторожность, и профессионализм.
