Слева от Африки - страница 2

Надя подумала и поцеловала Нино в гордый грузинский нос.

– Моя эмоциональная сфера выглядит как флаг гей-движения, – сказала она. – Все цвета радуги.

Муж Сашка и сын Мотька встретили ее в предельно мрачном расположении духа.

– А что такое, зайчики? – весело поинтересовалась Надя, с облегчением освобождаясь от туфель на каблуках.

– Папа кипяток пролил, – донес Мотька. – Руку обжег. А я виноват, типа под руку лез. А я не виноват, я к мобилке бежал!

– Зачем, – произнес Сашка, – класть трубку на кухне, возле электрочайника, в самом идиотском месте, которое только можно придумать…

«Нино, ты – ведьма», – подумала Надя и осмотрела придирчиво обе руки несчастного мужа.

– Где?

– Вот, – Сашка дрожащим пальцем показывал на маленькое розовое пятно. – Не видно? А болит – капец просто.

– Пантенол, – сказала Надя и пошла к аптечке. – Пантенол! Сколько раз вам говорить, где что лежит и зачем.

– Пантенол – в жопе кол, – сообщил Сашка, получив первую медицинскую помощь, и уткнулся в компьютер.

Мотька засопел носом.

– А мне не разрешаете говорить слово «жопа». А сами…

«Петчворк, – ни к селу ни к городу уныло подумала Надя. – Мне только петчворка не хватало…»

– А мне сегодня снова Данка звонила, – сказала Надя в мужнину русую макушку. – Плачет.

– Чего плачет? – немедленно отозвался любопытный Мотька из-за своего ноутбука.

– От нее ушел муж.

– Почему? – Мотька, азартно закусив губу, стучал по клавишам.

– Объелся груш… – объяснил Сашка своему монитору.

Надя покачала головой и ушла на кухню.

Однокурсница Данка, Богдана, Бодя или Мася (для узкого круга) жила во Львове. На последнем курсе вышла замуж за львовянина Артема, красавца и бас-гитариста. По степени близости Дана была Наде даже роднее Нино, поскольку стаж дружбы солиднее. На университетском выпускном, после второй бутылки шампанского, она шептала Наде в ухо «Как он делает это! Оооо!» Под «это» попадало все, что касается юных телесных радостей, и, наверное, что-то еще, но Надя забыла, что именно. И вот теперь Артем, уже не длинноволосый гитарист, а крупный чиновник львовской горадминистрации, ушел от Даны. Без объявления войны.

И с тех пор, вот уже полтора месяца, она звонит Наде каждый день. И плачет, и почти ничего не может сказать. И с каждым днем голос ее становится все глуше, будто Дана отдаляется от нее на фотонном звездолете, отчего слабеет и рвется сигнал связи.

– Я съезжу к ней, – сказала Надя себе со всей решимостью. – Вот прямо на следующей неделе.

Прямо на следующей неделе, конечно, не получилось, и через две не получилось – только через месяц отменилась серия выездных интервью и образовалось прекрасное «окно» в целых четыре дня.

– Да езжай ты поездом, – в который раз говорил Сашка, – что это за поездофобия? Лети самолетом. У тебя сцепление барахлит, нет чтобы давно…

– Сам бы давно. – Надежда складывала в сумку джинсы, джемпер и любимое серое льняное платьишко. – Плащ брать? – спросила она в пространство.

– Брать, – буркнул Сашка – Виски брать. Корвалол брать. Будешь свою истеричку отпаивать.

Надежда пожала плечами. Сашка был не то чтобы равнодушен к чужим бедам, мог искренне помочь другу деньгами или подсобить куму Валере в веселом распивочном проекте под названием «покрой крышу черепицей и получи ящик пива», но в целом все люди, за исключением самых близких, находились для него как бы за стеклянной стеной. Надежда никогда не слышала в его голосе какого-то особого сострадания или участия, зато неоднократно слышала «Слава богу, что не с нами» и на это никогда ничего не отвечала. Дурацкие слова, дурацкая позиция. Сегодня не с нами, завтра, не дай бог… Не дай бог… Лучше ничего такого вообще не говорить.