Веселая беседа о нечистой силе, увы, очень быстро была прервана, поскольку звоночек из теткиной комнаты оповестил, что требуется чье-то присутствие. Одновременно разыгрался телефон. Отец пошел к кузине, а Люма догадалась, что тетка Ира закончила переговоры, и Лева теперь желает доложиться. Так оно и было.
– Не нашел ни одного экземпляра Бакуниных, – сказал Лева без предисловий. – У этих, наверное, закрытые номера. Вернее, значатся Бакунины, еще четыре штуки но с другими инициалами. Обидно.
– На нет и суда нет, – сказала Люма, но сама не знала, досаду она чувствует или облегчение.
– Однако тетушка твоя не сдается, велела прибыть с утречка назавтра в полной боевой готовности. Я полагаю, что мы куда-то поедем, только не знаю, возьмем ли тебя, тетушка пока не решила, – сообщил Лева.
– А это как хотите, – сказала Люма. – Я не настаиваю.
– Еще она просила меня сделать план-карту наших мест и вокруг школы, у меня такое возможно. Причем, и побольше и поменьше, – добавил Лева донельзя загадочным тоном.
– Делай, голубчик Лев Николаевич, тебе воздастся, – пообещала Люма конспиративно.
Потому что вышедший от тетки Сергей Федорович без всякого зазрения торчал у нее за спиной и ловил обрывки информации для дальнейшего развлечения.
– И еще, прошу внимания! Изволили интересоваться нашей обожаемой, нашей удивительной, нашей проницательной. Но я сказал, что это не ко мне, – Лева тоже ударился в конспирацию.
– Это что-то новенькое, а ты не ошибся? – удивилась Люма.
– Ничего подобного, фамилия, имя, отчество, род занятий – все было изложено, и последовал вопрос, имеется ли в наличии. Но тебе не доверяют, интересно, отчего бы? – объяснился Лева.
– Очередная тайна мадридского двора, – ответила Люма, но пообещала. – Но завтра мы эту сову разъясним.
Впрочем, последняя по счету "сова" разъяснилась сама собой. Люма уже готовилась ко сну и, постирав бельишко, чистила в ванной зубы, как разгадка вышеуказанной "совы" явилась со всей очевидностью.
"Ба, как это я раньше не догадалась!" – мысленно сказала Люма своему отражению, застывшему в зеркале с пеной у рта. – "Наша нежная и душевная Майя Петровна, Мая Плита – это ведь она и есть! Та самая училка, которая приложила руку к теткиному школьному следствию. Это у нее, у мамы-Майи, девочка в окошко побежала бросаться! Только была она тогда молодая мама-Майя! Ах, ё-мое!"
Последнее, не совсем пристойное выражение повергло Люму в бурю смеха, только об одном она страшно жалела: Леве звонить было уже поздно, но ничего, вот утречком… «Хотя и самому впору догадаться», – далее размышляла Люма.
Лева стал одной из самых последних жертвой душевности Майи Петровны, чья необычная фамилия Плита была изысканно перекроена в прозвище – «Мая Плита», по аналогии с my Lady. Вычурную кличку, разумеется, изобрел Лева, как только прибыл из Эдинбурга, где его папашка служил консулом, и был помещен в класс первой по городу учительницы, известной не только высоким уровнем преподавания, но и редкими душевными качествами, снискавшими Майе Петровне звание мамы-Майи. Ученики, а особенно ученицы, ее пылко обожали и вились стайкой около.
Однако Лева не только отказался обожать, но и составил жесткую конкуренцию.
"Богат, хорош собой был Ленский», играл за «Химик Воскресенский» – такой вот частушечной и цитатной апологией коллектив учеников модной гимназии приветствовал новичка Леву. К тому же он прибыл прямо из туманного Альбиона, вернее из романтической Шотландии – и девочки дружно переключились на более подходящий предмет обожания. Мальчики в свою очередь оценили благоприобретенную британскую сдержанность и какой-то там пояс в танквандо (или как его там?).
