Вадим сразу понял, что австралиец был большим охотником поболтать и наверняка мог говорить не умолкая несколько часов подряд. Вадим не любил слишком болтливых людей, но Гриффитс ему сразу понравился. Он казался очень открытым, добродушным и легким в общении человеком, чья чрезмерная разговорчивость не раздражает собеседника.
– Кстати, очень советую съездить в Сиемреап, посмотреть храмы Ангкора, – продолжал фотограф. – Я провел там несколько месяцев, все никак не мог уехать, так меня все это поразило. А для фотографа это просто рай, я там отснял, наверное, тысячи пленок. Кстати, после вот этого снимка моя карьера резко пошла в гору.
Гриффитс вынул из кармашка своей сумки небольшую фотокарточку и протянул ее Вадиму. На черно-белой фотографии был большой индуистский храм с пятью массивными башнями, вечернее небо над которым прорезали сверкающие молнии. Выглядело это действительно впечатляюще.
– Вот это да! – воскликнул Вадим. – И как тебе удалось поймать такой момент?
– Да вообще-то случайно, – сказал Гриффитс. – Просто, когда я был около храма, вдруг началась гроза, вот я и решил снять такой пейзаж. Потом проявил пленку, напечатал и сам обалдел. Продал этот снимок в один туристический журнал, и мне тут же заказали целый фотоальбом о храмах Ангкора. А потом еще один. Так что, сам понимаешь, это место для меня много значит. Теперь вот держу эту карточку при себе как талисман.
– Это и есть Ангкор-Ват? – спросил Вадим, продолжая внимательно рассматривать снимок.
– Да, самый большой и знаменитый храм. Но при этом далеко не самый красивый. Там вообще-то сотни храмов, многие из них находятся посреди джунглей, прямо как в индийских сказках… Я там почти все облазал, мне было страшно интересно.
– Обязательно попробую туда выбраться, – сказал Вадим, возвращая карточку Гриффитсу.
Тем временем за окном автобуса потянулись бескрайние рисовые поля с копошившимися на них крестьянами. Вдоль дороги стояли деревенские дома, в основном убогие крестьянские лачуги, напоминавшие скорее курятники или скворечники, чем жилые строения.
Чем дальше автобус отъезжал от столицы, тем беднее становилась провинциальная жизнь. Качество дороги, как и качество домов, постепенно ухудшалось: гладкое асфальтированное покрытие то и дело сменялось «стиральной доской», и пассажиры автобуса невольно подпрыгивали на своих креслах.
– Это еще ничего, дальше пойдет еще более «гладкая» дорожка, – ехидно улыбнулся Гриффитс, прижимая к себе сумку с фотоаксессуарами на очередном ребристом участке. – С дорогами тут, к сожалению, серьезные проблемы, хотя французы в свое время их активно ремонтировали.
– А кто-нибудь знает, долго нам еще ехать? – спросила строгая чешская журналистка на ломаном английском, оглядывая пассажиров автобуса.
– Думаю, минут через сорок мы доберемся до Свайриенга, – сказал Гриффитс. – Так что потерпите еще немного.
Журналистка изобразила недовольную гримасу и тяжело вздохнула.
– Дамочка, видимо, готовилась к более комфортной поездке, – прошептал австралиец, наклонившись к Вадиму. – Прямо неудобно было ее огорчать.
– Ну ничего, пусть уж теперь терпит, – прошептал в ответ Вадим.
Было около восьми утра, когда автобус остановился около массивных бетонных блокпостов с пулеметными гнездами-амбразурами, из-за которых выглядывали суровые физиономии вьетнамских солдат. Один из камбоджийских военных вылез из сопровождавшего автобус джипа и протянул вышедшему на дорогу толстому вьетнамскому пограничнику какую-то бумагу. Тот долго и внимательно разглядывал ее, затем махнул рукой, и джип с автобусом двинулись дальше.
