Слёзы Шороша - страница 31

– Кроме вас и Феликса Торнтона? – спросила Кристин.

– Да, – он произнёс это слово так тяжело, как будто это было не слово, а ещё один камень, который он сбросил с души.

Бейлу понадобилось какое-то время, чтобы перешагнуть через это «да» и идти дальше.

– Однажды Торнтон заявился ко мне таким, каким раньше я никогда не видел его. Я… видел его всяким. Я знал его, как мне казалось, очень хорошо. Он был очень добр ко мне всегда. В тот день он ненавидел. Нет, не меня. В его глазах была необъятная ненависть. Необъятная ненависть! Перед тем как прийти ко мне, он был в доме у какого-то коллекционера и там видел местечко без места. Вообще-то это название его картины, написанной им много лет назад, задолго до этого случая. Но это была не его картина, не её копия и не репродукция. Это было изображение на глобусе, точнее, над глобусом. Это было изображение того же самого селения, что написал Торнтон. В этом факте как будто нет ничего необычного. Но именно это превратило его из человека… из человека… я не знаю… в то, что я видел в тот зловещий день. Стыдно говорить, мне ведь было тогда двадцать шесть лет, в общем-то, взрослый мужчина. Но я… я превратился… не знаю, поймёте ли вы меня, я превратился в трепет. Я был не властен над собой. Я был во власти этого взгляда, который изымал меня из жизни. Нет, не меня – всякого на его пути.

И Кристин, и Дэниел не могли не видеть, что руки и колени Бейла дрожат.

– Я был во власти этих звуков, которые ломали пространство. Это были его, Феликса Торнтона, слова, но это было нечто более могущественное, чем слова. Я был во власти силы этой… кривизны… в нём. Я видел её собственными глазами. Я не мог не подчиниться ему. Он говорил о своём предназначении, о своей избранности. О вселенской силе… Она в нём есть… есть… Я не мог не подчиниться… Простите, Дэниел, мне неприятно говорить это вам, но я должен… Буштунца, вашего дедушку, он назвал погрешностью истины. Он был сам не свой. Он… он приказал мне стереть эту погрешность ластиком. Простите. Он говорил, что Буштунц не имеет права на эту вещь, что она оказалась у него случайно. Он говорил, что не может быть двух избранников. Нет, не подумайте, что он хотел физически устранить этого человека, вашего дедушку. Простите, простите меня! Он приказал мне взять у вашего дедушки одну вещь. Я никогда не видел её, хотя много слышал о ней от Торнтона. Знаете, странно: Торнтон никак не называл эту вещь – он обозначал её словом «это» или словом «вещь»… Он нарисовал её на листе бумаги и показал мне (повторяю: я никогда не видел её, только её изображение), потом написал что-то под рисунком, сложил лист и, передав мне, приказал вручить рисунок Буштунцу и потребовать у него эту вещь. Ваш дедушка очень радушно принял меня, пригласил в свою лабораторию. Но эта вещь… этот рисунок, он всё испортил. Я не мог ослушаться Торнтона. Я был… слишком напорист. По правде говоря, в какой-то момент я потерял контроль над собой. Я… я не мог ослушаться. Не мог ослушаться… Ваш дедушка… простите… Ваш дедушка умер от душевного потрясения.

Бейл сполз с кресла на пол, встал на колени и, глядя в глаза Дэниелу, произнёс трепетным, задыхавшимся шёпотом:

– Простите меня за боль, которую я принёс в ваш дом…

– Встаньте, пожалуйста. Лично я прощаю вас, – Дэниел сказал это не для того, чтобы покончить с этой неловкой ситуацией – он сказал это искренне, потому что увидел страдание в глазах Бейла.