– Я отнесу, – воспользовался шансом спрятаться от ярости командира Эль-Бондар.
Эльф схватил тарелку остывшей похлёбки и поспешил отступить от костра. Девушку он нашел лежащей возле сумок, сел рядом и потряс за плечо.
– А-а-а… не трогайте! Не трогайте! Мамочка! – закричала Катя пытаясь отползать и отмахиваться одновременно, не видя ничего вокруг.
– Эй, как Вас там? Катя. Катя! – рассердился эльф. – Держите свой ужин. Тарелку заберу, когда заступлю на стражу. И не кричите на весь лес, а то на пол дня пути слышно, – скривился он напоследок и оставил тяжело дышащую девушку одну.
Маленький лагерь успокаивался и засыпал, и вскоре бодрствовать остались лишь Эль-Саморен и Катя. Эльф лениво шевелил хворост в костре, наблюдая за язычками пламени, и привычно вслушивался в ночные шорохи. Но то и дело его взгляд скользил в сторону белого пятна возле дерева. А девушка аккуратно ела свой ужин и не чувствовала вкуса нехитрого кушанья. Она сжалась между огромных корней, пытаясь стать как можно меньше, но всё равно чувствовала как Эль-Саморен наблюдает за ней.
***
Тихая ночь ещё не закончилась, когда свернувшуюся калачиком, тревожно дремлющую Катю разбудили. Она вздрогнула от лёгкого прикосновения по плечу и попыталась закричать. Но не успела, эльф, неотличимый в предутренней тьме от остальных спутников, успел зажать ладонью её рот. Испуг сменился ужасом и девушка, ничего не видя вокруг, начала бестолково отбиваться, но сразу же оказалась прижатой к земле.
– Тихо, тихо… Это я, – зашептал он рядом, и Катя узнала голос Эль-Элитина. – Не нужно шуметь в лесу. Не будете кричать? – Он подождал, но, не получив ответа, всё же осторожно выпустил девушку. – Собирайтесь. Вот Ваша часть завтрака. Фляжку я забираю, мне её ещё нужно наполнить перед дорогой.
Он оставил небольшой кусок хлеба и растворился в темноте, наполненной шорохами и тихими голосами, возмущенными пофыркиваниями лошадей и едва различимым запахом догоревшего костра. Сумок уже не было рядом, и вскоре пришли и за Катей. Она не сопротивлялась, просто сжимала в руках свой скудный завтрак и, ссутулившись, брела вслед проводнику.
Кусочек хлеба достался иноходцу, ласково толкнувшему её в плечо, пока провожатый прибирал свёрнутое одеяло. Конь, почувствовавший неуверенность всадницы, пытался как мог приободрить её. Мол, я смирный и старый, мне шагать-то лень, не то что делать что-то опасное. Фыр, фыр, и Катя благодарно всхлипнула в ответ, но снова без слёз, которые никак не хотели появляться из глаз.
В путь отряд выступил, едва в робком сером свете стало возможно различить дорогу хотя бы в паре десятков шагов впереди, даже раньше, чем подали свои голоса птицы. Так, сначала под шум ветра, потом под ликующие фривольные песенки они и шли молча. А день набирал силу, потихоньку выжигая призрачную свежесть, разогревая густой воздух. Но эльфы шли так же бодро и неутомимо, как и накануне, и так же больше уделяли внимание ведомым в поводу животным, чем их поклаже.
Ближе к полудню, когда палящее, раскалённое солнце разогнало с неба все облака, Эль-Саморен, идущий чуть впереди, насторожился. Он замедлил шаг, позволяя остальным нагнать себя, и обменялся с товарищами тревожными взглядами, молча. Эльфы схватились за мечи одновременно, даже на несколько мгновений раньше, чем показались из густого подлеска нападавшие.
Катя не успела ещё понять, что происходит, как командир стащил её с седла и заслонил собой. Но свист рассекаемого воздуха и звон металла однозначно объяснили, что это не мирная приветственная встреча. Ноги не выдержали отяжелевшее от слепого страха тело и подкосились.
