Сломанная корона. Паганини - страница 20

Я отвернулась, закрывая глаза руками. Леша спускается ко мне и обнимает.

– Знаешь, мне всегда было приятно, что моя музыка может вызывать такие эмоции у людей. Чувствую, что создаю стоящее, отражающееся на других. Трансформирую мир.

Я тянусь за неостывшей на его губах песней. Она приятно щекочет трещинки на моей коже. Леша целует мои глаза, упиваясь слезами. А ведь он и правда словно получает некоторое удовольствие, наблюдая за тем, как я плачу. Плачу и расплачиваюсь солоноватой водой за услышанные ноты.

– Разве мои слезы не расстраивают тебя? – робко спрашиваю я, поднимая глаза на него.

Леша цепляет мой подбородок пальцами и заглядывает в мое лицо.

– Нет, – говорит он. – Ты знаешь, я просто хочу крутую музыку делать. Чтобы люди слушали и чувствовали себя живыми даже в самые худшие моменты их жизни.

– Хочешь их поддерживать? Как лучший друг?

Леша усмехается.

– Нет, не так. Хочу сотрясать умы. Чтобы от моих песен смеялись, грустили, сходили с ума, плакали, – он с улыбкой проводит большим пальцем по моей еще невысохшей щеке.

– Да, наверное, ты прав. Ведь одно только осознание, – я делаю акцент на последнем слове, – этого факта заставляет вознестись на облака.

– Именно так, – его зеленые глаза устремляются вверх, словно проверяя, до какого неба мы долетели.

– Я бы на твоем месте выбирала только космос, на низшее не соглашусь, – подмигиваю я.

– И ведь не поверишь, получается же! – Леша откладывает гитару в сторону и берет меня за руку. – Я пробовал достичь этих небес другими способами, но все не то.

Поднимаю бровь. Вижу, его эта тема заинтересовала больше, чем полет до космоса. Хорошо, продолжим:

– И как же ты пробовал?

– Пытался с помощью психотропных препаратов. Но не то.

– А ты уверен, что именно такие эмоции вызываешь у людей?

Леша кивает в сторону своего ноутбука и телефона, заряжающегося на столе:

– Мне каждый день пишут люди и говорят, что наша музыка заставляет их почувствовать живыми. А о большем я и не мечтаю. Наверное, сложно в это поверить.

– Да нет, почему же. С музыкой, как со словом: можно спасти, можно убить, можно полки за собой повести…

Леша смеется, и у него слегка трясутся плечи.

– Ну, полки это не мое. Но вообще, я имел в виду, сложно поверить, что я делаю это не ради славы. Вот ты, ради чего ты рисуешь?

Я вдруг осознаю, что мы впервые за это утро заговорили обо мне. Даже непривычно отвечать, а не спрашивать. И мысли разбегается от вопроса, как тараканы от включенного света.

– Просто ради того, чтобы выплеснуть свои эмоции… Оставить отпечаток внутренней магии на листке. А то сегодня ты что-то испытываешь, и все, завтра ты уже не сможешь воспроизвести чувство. Зато посмотрев на собственную картину, ты зарождаешь в себе отголоски, кидаешь маленькое семечко, которое взрастает в новые ощущения… Это сложно объяснить, – я вздыхаю, сетуя на мизерный словарный запас. – Рисую, потому что рисую.

– Вот и я сочиняю музыку, потому что мне так велит сердце. А оно, на мой взгляд, самый искренний барабанщик.

Когда я прихожу домой, мой барабанщик стучит так, словно бьет не палочками, а тяжелым медленным маятником. Как ни странно, дурман сна, который распластал меня по столу во время второй пары, куда-то пропал, едва я вышла под дождь из станции метро. Скидываю промокшую одежду сразу в стиральную машинку и завариваю ядерную дозу кофе.

Я живу в квартире-студии, родители купили ее, когда мне было лет 10, и отдали под съем. А после моего поступления я решила пожить отдельно. И меня это устраивает. Можно не париться на счет поздних приходов после тусовок, мелких ссор на почве «помой за всеми посуду» тоже не возникает. С родителями я вижусь не часто, раз в неделю, а то и меньше. У них своя жизнь.