Рев мотоциклов заставил Сосновского открыть глаза. Он чувствовал, что его слегка мутит. Автоматчики остановились около разбитой машины, напряженно глядя по сторонам. Рыжий ефрейтор обошел машину и, присев на одно колено, стал осматривать лес за дорогой. Убедившись, что опасности нет, он, пригибаясь, подбежал к раненому майору.
– Куда вас, господин майор?
– В руку! – ответил Сосновский, стараясь не казаться излишне бодрым. – Ерунда вроде, кость не задета.
– Ганс! – обернувшись, позвал ефрейтор. – Принеси аптечку.
Он помог Сосновскому снять китель и, когда подбежал солдат с аптечкой, принялся накладывать жгут, чтобы остановить кровь, затем перевязал рану. Михаил стискивал зубы и думал о том, что нельзя терять сознание. Он вообще-то мог и до прибытия автоматчиков остановить кровь. Для этого существует несколько приемов. Но Сосновскому обязательно нужно было попасть в госпиталь. А для этого он должен был выглядеть ослабевшим.
После перевязки ему накинули на плечи китель и налили немного шнапса из фляжки ефрейтора. В голове сразу зашумело. Сосновский отрешенно смотрел, как солдаты осматривали убитого лейтенанта, как вытащили из машины тело мертвого водителя. Обоих уложили на обочине и накрыли брезентом.
– Сколько их было, господин майор? – в третий раз спросил ефрейтор, когда раненый офицер сфокусировал на нем свой взгляд.
– Не знаю, наверное, не очень много, – помотал Сосновский головой. – Когда машина ударилась в дерево, я выпрыгнул из нее. В нас стреляли оттуда. Потом взрыв гранаты, и меня оглушило. Кажется, я стрелял, Гюнтер тоже стрелял. Больше ничего не помню.
Высота свода ливневой канализации была не больше полутора метров. То, что ею не пользовались очень много лет, помогло Ивану – здесь было сухо. В противном случае сейчас бы он шел по колено в воде и грязи. Первый обвалившийся участок Ивану встретился метров через тридцать. Это была куча земли и кирпича, из которого был выложен свод. Большая, почти под самый потолок, куча вселяла уныние. Если такое встретилось в самом начале пути, то что же будет дальше? А до выхода к реке надо преодолеть почти пятьсот метров тоннеля. Черняев понимал, что у него просто не хватит сил на такую дорогу.
– Спокойно, солдат, – сказал он сам себе вслух. – Не паникуй. Помни, что пути назад нет, там только смерть, а впереди надежда.
Иван уселся на землю и стал смотреть на кучу, думая, что на самом деле ему спешить некуда. Позади смерть, впереди тоже смерть, но – чуть позже. Сейчас от голода или потом в кровати среди родных. Это уже не важно.
Раскрыв брезентовую сумку, Черняев достал завернутую в старую рабочую куртку лопатку с коротким черенком и принялся копать. Он работал не спеша, понимая, что излишняя активность заставит его дышать чаще и глубже, а кислорода здесь небогато. Он брал в руку кирпич, откладывал его в сторону, сгребал вниз рыхлую землю. Попадался новый кирпич, он снова его откладывал в сторону. Иван работал так, будто ему и правда некуда было спешить.
Сколько прошло времени, он не знал. От духоты все тело покрылось липким потом, щипало глаза. Иван несколько раз садился, прислонялся спиной к стене и отдыхал, закрыв глаза. Но когда куча уменьшилась до пояса и можно было через нее перелезть, Черняев вдруг почувствовал поток свежего воздуха, тогда он сел на землю и стал дышать, не понимая, что улыбается. Теперь есть надежда. Раз есть поток свежего воздуха, значит, есть выход. Пусть заваленный, пусть будет трудно, но он пройдет.
