Син поднимает бровь.
– Настолько непрофессионалы, что ты их заметила? Ты же по сторонам не смотришь.
– Я не смотрю на тех, кто не представляет угрозы. Если за мной идёт какой-то мужик – я замечу.
– Но этого ты ведь не заметила?
Раздражённо выпаливаю:
– Я и тебя не заметила. Оказывается, за мной ходит толпа народу, а я ничего не вижу.
Голос-в-голове шепчет: Помнишь того портового мужика? Как долго он шёл за тобой? А ты ничего не видела. Представь, что бы он сделал, если бы не Дэн. Выпотрошил тебя, как свинью на бойне. У меня и картинки есть, смотри.
Хватит! Не хочу видеть эту гадость! Но Голос не отступает, всё показывает и показывает женские тела – изломанные, располосованные, крепко обмотанные колючей проволокой.
Стараясь отвлечься, дёргаю к себе тарелку с салатом и наливаю сок – часть выплёскивается на столик, и я спешно вытираю.
Син наблюдает за моими действиями, время от времени забрасывая в рот по куску пиццы. Доев, залпом выпивает стакан сока и откидывается назад, положив локти на спинку дивана.
– Когда твой отец был здесь, он говорил о «методах, позволяющих скорректировать нежелательное поведение». Что это значит?
Вздыхаю обречённо. Эту тему поднимать совершенно не хочется.
– Ну… Есть такое заведение… Для девушек из приличных семей. То есть формально для всех, но парней там единицы. Воспитательный пансионат с религиозным уклоном. Там, типа, промывают мозги. Дают препараты, и нужно ходить на всякие психологические тренинги и религиозные службы. Каждой дают наставницу. Ей нужно ежедневно рассказывать обо всём. То есть вообще обо всём – все мысли, желания…
Син смотрит удивлённо.
– А если не будешь?
– Для этого и дают препараты – насколько я понимаю, что-то вроде «сыворотки правды». У нас была пара девчонок из старших классов, которые после школы сами туда пошли, добровольно – ну, они так говорили. Из религиозных семей, и вот, чтобы избавиться от греховных мыслей… После пансионата они стали, конечно… довольно странными. Или мне так казалось, я не особенно близко их знала, но… У обеих постоянно были такие восторженные лица… С прибабахом, будто они об рынду шибанулись и теперь ходят лыбятся. Про пансионат говорили одинаково: поначалу было страшно, хотелось сбежать, но потом они поняли, насколько там хорошо. Почувствовали, что мир добр и прекрасен, а разговоры с матушкой – это, в смысле, наставница – очищают душу. Одна потом только раз в неделю ходила на эти беседы, а вторая… – я многозначительно качаю головой. – Рассказывала, что в стенах пансионата наконец-то увидела мир таким, как он есть: в небе летают ангелы, из-под земли вылезают чудовища, забираются людям на плечи, на голову, нашёптывают плохие мысли… Ещё за ней теперь постоянно ходит белая кошка, невидимая для других, она считает, что это святая Августина, и кормит её цветочной пыльцой. Они обе вскоре вышли замуж – ну, за тех, кого родители подобрали. Им, по-моему, было вообще всё равно. Одна сразу забеременела и полностью погрузилась в эти детские штуки, а у второй, кошатницы, не сложилось. Когда я видела её в последний раз, они с мужем и наставницей собирались ехать на целебные источники – молиться о зачатии.
Заметив, с каким выражением Син смотрит на меня, осекаюсь.
– Что?
Он говорит с расстановкой:
– Твой отец хочет отправить тебя в заведение, где пичкают наркотиками?
– Ну… – от его тона я теряюсь. – Одно время он часто угрожал пансионатом, это была прям любимая тема, но, как видишь, до сих пор ничего не сделал. Может, надеялся, что я всё же пойду в юриспруденцию – после пансионата ведь мозги уже не очень соображают, максимум хватит на замужество. А сейчас… Да вряд ли он это серьёзно. Просто любит угрожать.
