Как оказалось, Юкиёси очень серьезно воспринял рассуждения отца на тему «Мы от крови Небесного Дракона». Однажды он, разглядывая рисунки Юкинари, спросил его про людей на этих картинках; Юки объяснил, что это его друг и невеста из Страны Дракона, а Юкиёси рассмеялся:
– Разве отец не рассказывал, что у императора Страны Дракона может быть не одна жена, а хоть целая сотня? И друзей у нас будет столько, что не сосчитать: разве кто-то не захочет дружить с принцами?
Юки почувствовал в рассуждениях брата какой-то изъян, но он сам так мало знал о дружбе и о любви, что не осмелился спорить.
Мысль о том, что когда-нибудь он займет место на троне, принадлежащее ему по праву, крепко засела у Юкиёси в голове. Юкиёси единственный из них по-настоящему радовался переезду в Рюкоку. Мать тысячу раз пожалела об этом решении, потому что она-то мечтала о власти, а вместо этого оказалась заперта на женской половине дворца, точно в клетке. Для Юкинари почти ничего не изменилось, Маюми же была слишком мала, чтобы что-то понять. Но Юкиёси наслаждался каждым мгновением их новой жизни. Красивая одежда, изысканная еда, чужие поклоны и взгляды, полные восхищения и испуга – все это приводило его в восторг. Он видел себя будущим императором, живым воплощением Дракона на земле – и это чувствовалось в каждом его жесте, в каждой фразе. Лишь одна мелочь портила Юкиёси радость от Рюкоку: Юкинари. Брат, который стоял между ним и троном.
Если бы это Юкиёси, а не Юкинари, был старшим из братьев, может, все обернулось бы по-другому – может, в Юкиёси не было бы этой обиды, зависти, злобы…
А может, и нет.
Все началось с мертвой собаки. Труп попался Юкинари на глаза именно в той части сада, куда слуги и придворные заходили редко, зато и он сам, и его брат частенько играли там. Это была рыжая раскосоглазая собака жизнерадостной рюкокусской породы. Кто-то отрезал ей уши и хвост – эти места покрывала запекшаяся кровавая корка – и привязал к дереву так хитро, что та не могла ни вырваться, ни перегрызть веревки – а потом ушел, оставив ее умирать от ран, холода, голода и жажды. Юки потрясла не столько смерть собаки сама по себе, сколько то, что чей-то разум придумал такую долгую, мучительную пытку и воплотил ее в жизнь. И то, что убийца выбрал жертвой не кого-то равного, не того, кто мог дать ему отпор, а слабое, дружелюбное, доверчивое существо – вот это было пакостнее всего.
Он закопал собаку. Была зима, и земля оказалась мерзлой, твердой почти как камень, но с помощью большой ветки ему удалось вырыть некое подобие могилы; когда он затащил туда собаку, оказалось, что места слишком мало. Он забросал собаку все той же твердой холодной землей и сухими листьями, но труп так и не удалось прикрыть полностью. Но он решил, что это все же лучше, чем ничего.
Юки, конечно, не был уверен, кто именно это сделал, но у него были кое-какие подозрения.
Он стал замечать, что Юкиёси часто бывает жесток со слугами. Те, кто осмеливался перечить принцу или даже посмотреть как-то не так, жестоко за это расплачивались. Юкиёси быстро понял, что больше нет необходимости скрываться, как было прежде в Юйгуе, наносить удары врагам исподтишка: теперь он мог позволить себе быть каким угодно взбалмошным. Пока что, он, конечно, оставался всего лишь мальчишкой и никому из придворных всерьез навредить не мог – а если и мог, то, слава богам, не догадывался об этом: пока его мирок ограничивался слугами и домашними животными, которых можно было беспрепятственно мучить.
