– Я слушаю вас, – сказала тогда Альбертина своим очаровательным низким иностранным голосом, – и удивляюсь. Я слушала, что вы говорили тому молодому человеку из газеты, который пришел взять у вас интервью. У вас нет – совсем нет! – гордости, которую вам подобает иметь в связи с вашей работой. Вы должны говорить: «Да, я пишу хорошо. Я делаю это лучше, чем кто-либо другой, пишущий детективы».
– Но это не так, – сказала тогда миссис Оливер. – Я пишу неплохо, но…
– О, не говорите, что это не так. Вы должны говорить, что это так, если даже сами так не думаете.
– Хорошо бы, Альбертина, – ответила миссис Оливер, – ты вместо меня отвечала тем журналистам, которые приходят ко мне. У тебя бы так хорошо получилось… Разве ты не можешь как-нибудь притвориться мной? А я бы послушала за дверью…
– Да, наверное, смогла бы. Это было бы довольно забавно. Но они поймут, что я не вы. Они знают вас в лицо. Однако вы должны говорить: «Да, да, я знаю, что я лучше всех прочих». Вы должны всем это говорить. Чтобы они знали. И они должны это провозгласить. О, как это ужасно – слышать, как вы тут сидите и говорите так, словно извиняетесь за то, какая вы есть… Так не должно быть.
Это выглядело так, будто она начинающая актриса, старавшаяся выучить свою роль, подумала миссис Оливер, а режиссер нашел ее безнадежно тупой, не понимающей основную идею. Что ж, во всяком случае, на этот раз не будет больших трудностей. Когда все встанут из-за стола, в холле будет несколько ожидающих женщин. В самом деле, она уже видела одну-двух, которые слонялись там. Это не будет очень трудно. Она пойдет, будет улыбаться, будет милой и скажет:
«Так любезно с вашей стороны. Я так рада. Как приятно узнать, что людям нравятся твои книги».
Все это старые банальности. Как будто засовываешь руку в ящик и вытаскиваешь полезные слова, уже выстроенные в нужном порядке, как нанизанные на нитку бусины. А потом, особенно не затягивая это дело, можно уйти.
Ее глаза обежали сидящих за столом, так как здесь, кроме притворных поклонников, мог оказаться и кое-кто из друзей. Да, в дальнем конце она увидела Морину Грант, очень забавную женщину. Момент настал, литературные женщины и сопутствующие мужчины, тоже присутствовавшие на ленче, встали и устремились к креслам, к кофейным столикам, диванам и укромным уголкам. Момент опасности, как часто называла его про себя миссис Оливер, хотя обычно это случалось на коктейлях, а не на литературных вечеринках, так как она редко посещала последние. В любой момент может возникнуть опасность в виде кого-то, кого ты не помнишь, но кто помнит тебя, или кого-то, с кем ты решительно не хочешь говорить, но от кого не уклониться. В данном случае перед ней возникла первая угроза. Большая женщина. Мощное сложение, крупные белые зубы, словно в нетерпении грызущие удила. По-французски такую женщину можно было бы назвать une femme formidable[1], однако она определенно не только не имела французского оттенка formidable, а была просто крайней формой женщины, не терпящей возражений. Очевидно, эта особа или знала миссис Оливер, или собиралась познакомиться здесь и сейчас. И вот как она это сделала.
– О, миссис Оливер, – сказала она высоким визгливым голосом, – как хорошо, что мы сегодня встретились. Мне так давно этого хотелось. Я просто обожаю ваши книги. Как и мой сын. И мой муж всегда говорил, что никогда не следует путешествовать, не взяв с собой одну-две из ваших книг… Но пойдемте, присядем. Мне так много нужно у вас спросить.
