Случай невроза в форме одержимости дьяволом в XVII веке - страница 3

В третий раз явился он мне через полтора года в сем мерзостном обличии, с книгою в руке, где были собраны все тайны колдовства и черной магии, и дал мне все это. чтобы позабавить меня и развеять мою меланхолию. Из дневника Кристофа Хайцманна. «Свидетельство о чуде в Мариацелле»

Значит, он продал душу дьяволу, чтобы избавиться от уныния. Наверняка, его поймет всякий, кто способен представить, как тягостно пребывать в таком состоянии, и кто знает, что врачебное искусство едва ли в силах облегчить подобные страдания. Но ни один читатель, который добрался до этого места в нашем рассказе, не догадается, в каких выражениях сформулирован текст договора с дьяволом (вернее, двух договоров – первого, написанного чернилами, и второго, написанного год спустя кровью, – якобы хранящихся по сей день в сокровищнице Мариацелльского монастыря и приложенных к Trophaeum).

Эти договоры преподносят нам два сюрприза. Во-первых, в них не указаны обязательства, взятые на себя дьяволом в уплату за бессмертную душу, а лишь изложены требования самого дьявола, которые должен выполнить художник. Совершенно бессмысленно и нелепо отдавать душу дьяволу не в обмен на его услуги, а для того, чтобы служить ему. Еще более странными представляются обязательства, которые взял на себя художник.

Вот первая «синграфа», написанная чернилами:

«Я, Кристоф Хайцманн, обязуюсь быть этому господину послушным сыном девять лет. 1669 год».

А вот вторая, написанная кровью:

«Anno 166918

Кристоф Хайцманн. Я обязуюсь быть этому Сатане послушным сыном и через девять лет буду принадлежать ему и душой, и телом».

Однако, если предположить, что под видом требований дьявола в договоре изложены скорее его обязательства, иными словами, требования самого художника, то все встает на свои места. Тогда этот абсурдный договор приобретает практический смысл и может быть истолкован следующим образом: дьявол обязуется на девять лет заменить художнику умершего отца. По истечении этого срока душа и тело художника, как обычно при таких сделках, перейдут в собственность дьявола. По всей видимости, принимая решение о заключении этого договора, художник рассуждал так: из-за смерти отца он впал в уныние и утратил способность работать; если кто-то заменит ему отца, он сможет вновь обрести утраченное.

Человек, которого так опечалила смерть отца, наверняка, очень дорожил им. Но не странно ли, что такому человеку заблагорассудилось выбрать взамен любимого отца именно дьявола.

Боюсь, скептики не согласятся с тем, что, сместив акценты в трактовке договора, мы раскрыли его истинный смысл. Они выдвинут два возражения. Во-первых, они скажут, что эту расписку не нужно расценивать как договор, в котором должны быть указаны обязанности двух сторон. Скорее в ней были закреплены лишь обязательства, которые взял на себя художник, а обязательства дьявола остались за рамками этого соглашения, так сказать, «sousentendue»