– Наша Кати, как всегда эмоциональна и немного тороплива. Конечно, сказанное ею в принципе верно. Но чтобы правильно отнестись к ситуации с образованием детей наверху и вообще к состоянию жизненного пространства, нужно смотреть на это всё в контексте культурного кризиса, который переживает весь верхний мир. Практически для всех стран, которые называют экономически развитыми, характерна сегодня утрата культурных ориентиров. Закономерно и вполне понятно, что страдают от этого в первую очередь там, где разрушен механизм трансляции культуры на уровне семей и других, образовательных по своей сути, сообществ. Плохо там, где утрачивается связь с культурными корнями…
Замолчав ненадолго и внимательно, оценивающе осмотрев своих слушателей, он продолжил.
– Пытаясь понять и объяснить ситуацию наверху, мы постоянно говорим о господстве потребительской идеологии. Но потребление само по себе есть неотъемлемая часть нашей жизни в любых условиях. Мы все потребляем те или иные ресурсы. Но! Мы делаем это, прежде всего, чтобы решать важные задачи развития, то есть движения вперёд, к общей цели. А если её, этой объединяющей людей цели, просто нет? Вернее, если та высшая ценность, с которой жили многие поколения, оказалась дискредитированной, а новая, общепризнанная ещё не сформирована? Что делать в этой ситуации тем же педагогам, как выстроить новую систему формирования человека, если не ясно, каким этот человек должен быть?
Оратор снова сделал паузу в ожидании реакции зала. Все молчали и он продолжил.
– Я это к тому, Кати, что сейчас важнее не судить, глядя со стороны, а искать выход из того трудного положения, когда болезнь, что называется, запущена. Ведь нынешние педагоги, как и те, кто призван направлять в нужное русло развитие всего общества, сами прошли ту же, безнадёжно устаревшую школу.
– Знаешь, Стумиш, с тобой, конечно, трудно не согласиться, – громко включился в разговор белобрысый худощавый парнишка с длинным носом, оттопыренными большими ушами и худыми подвижными руками, – но я бы сосредоточил внимание на перспективе военного столкновения. Мне кажется, именно этот вопрос волнует сейчас большинство из нас. Правда ведь? – обратился он к двум девицам, сидящим на соседних подушках, и дружно кивающим ему.
– Вот видите, – тихо проговорила Тина, – уже все знают о происшествии, кроме тех, кто забился в своей норке, как моя тётка. Нет, она хорошая! Но все новости, мне кажется, узнаёт последней, словно это не её жизнь.
– Не спеши судить, Тина! Не уподобляйся Кати! – Укоризненно произнес отец. – Ты очень редко видишь Линиту. Вернее, не видела уже года четыре или даже больше. А ты знаешь, чем она вообще занимается?
– Н-нет. – Неуверенно и с некоторым удивлением произнесла Тина. – А разве она занимается чем-то публично?
– Вообще-то, твоя тётка психолог и уже года три входит в число ведущих экспертов Большого совета.
– Ой! Так она, получается, была в курсе? – Тина растерянно посмотрела на Романа. И уже собралась что-то добавить, как звонкий женский голосок вдруг потребовал внимания, заставив публику развернуться в сторону маленькой полной блондинки, решительно поднимавшейся на подиум с правого фланга.
– Нет, я не собираюсь ни с кем спорить! – Снова зазвенел голосок толстушки, заставивший замереть публику на платформе. – Но я хочу спросить всех вас, с которыми мы уже сто раз обсуждали перспективы верхнего мира, почему вдруг угроза оружия стала для вас серьёзней, чем угроза утраты самой способности оставаться людьми?
