Он застегнул чемодан и понес находки бабушке. По кухне стелился чудный аромат, она как раз заканчивала печь им на ужин оладушки.
– Бабушка, я нашел клад!
Анна Даниловна вымыла руки, осторожно вынула варежки, носки, развязала тряпочный мешочек. На стол посыпались темно-коричневые кубики.
– Знаешь, что это? Сухари! Кусочки окаменевшего хлеба. А в фляжке? – Бабушка открутила крышку, понюхала. – Спирт! Выдохся почти. Бедная, бедная моя мамочка…
Бабушка вдруг заплакала.
– Ба, ты чево? – Стасик тихо погладил ее по руке, но бабушка все равно горько всхлипывала.
Оладушки начали подгорать, Стасик выключил газ.
За ужином бабушка все ему рассказала.
– Ты же слышал про тридцать седьмой год? Людей арестовывали и бросали в тюрьму. Ни за что. Не всех, кто-то жил как ни в чем ни бывало, а кто-то ждал ареста и дрожал.
Вот и бабушкину маму, прабабушку Стасика, аккомпаниатора и певицу, обвинили в антисоветской пропаганде. Слишком открытым и общительным человеком была баба Марьяна. Пять лет прабабушка отсидела в лагере, под Пермью, потом еще год в ссылке. После смерти Сталина ее быстро реабилитировали, признали невиновной.
– И все равно она всю жизнь потом ждала, что однажды за ней снова придут, вот так же под утро, уведут из дома. И готовилась… – бабушка вздохнула. – К старости этот страх усилился. Мама все время сушила сухари, прятала их повсюду. Вот и чемоданчик стоял наготове.
Стасик слушал и не знал, что думать.
– А фляжка зачем?
– Спирт – главная валюта.
– Но почему столько варежек?
– Руки, музыкант, она берегла руки.
– А бинокль?
– Вот бинокль… непонятно. Специально по твоему заказу, – Анна Даниловна грустно улыбнулась. – Оперу она, конечно, любила, но может быть, тоже готовила бинокль на обмен? А может, с ним связана какая-то история, как теперь узнать?
Стасик рассказал бабушке, что завтра отправляется в утреннюю экспедицию с Андреем и что бинокль ему понадобился, чтобы изучать птиц. Бабушка поход одобрила и продела сквозь отверстие в бинокле крепкую веревку, чтобы надеть его на шею.
7
Ровно в полшестого утра Стасик, отчаянно зевая, подошел к калитке, ведущей в лес.
Утро стояло солнечное, тихое, ни ветерка. Тонко пахло зеленым лесом и какими-то невидимыми лесными цветочками. Все в поселке еще спали, даже бабушку он опередил. Только птицы гомонили, кажется, даже громче, чем вчера вечером.
Андрей был уже на месте. Усмехнулся на его белый бинокль, распорядился:
– Ты мой возьмешь, а этот мне. Мой – лучше. Только сначала давай данные твои введем.
Андрей нажал на невидимую кнопочку в бинокле, и из боковой его части выдвинулся маленький экран с цифрами.
– Тринадцать через два дня, – проговорил Стасик.
– О! – Андрей улыбнулся. – С наступающим. Вес, рост?
Стасик ответил, все сейчас же было вбито, экранчик въехал обратно, и Андрей отдал бинокль Стасику. Тот осторожно повесил его на шею – тяжелый, большой; белый по сравнению с ним казался игрушечным.
Андрей уверенно шел к ручью, но не к опушке с липами, а глубже, туда, где лес сгущался и сырел. Подошли к спуску, здесь ручей разливался шире обычного, впрочем, для перехода имелся мостик – толстое бревно с обрубленными сучьями. Они перебрались на другую сторону, миновали ельник, полянку в окружении бересклета и вошли в светлую березовую рощу с редкими елочками.
Андрей остановился, огляделся.
– Здесь.
Посмотрел на него своим непонятным взглядом, чуть заметно подмигнул.
