И начались расспросы с самого раннего утра, а потому как путевок было предостаточно, Вовка всем рассказывал все, как есть.
Что тут началось! Все дембеля сразу изъявили желание ехать немедленно. Всю неделю то и слышалось повсюду:
– Ты едешь в Тюмень?
В общем, вся воинская часть бурлила и фонтанировала идеей освоения далекого Заполярья. Оставался последний месяц службы, а тем, кто едет по комсомольской путевке увольнение предстояло в первую очередь.
А желающих попасть в ряды первоочередников было с избытком. Затем, все последующие дни, как это часто бывает в жизни, накал страстей понемногу начал спадать. Теперь уже многие дембеля на вопрос:
– А ты едешь в Тюмень? – стыдливо отводили глаза, придумывая отговорки про то, что у него, якобы, мать заболела, сестренка замуж выходит…
Почему-то у всех причины были почти одинаковые. А мы с Вовкой тоже поглядывали друг на друга с немым вопросом в глазах, и у каждого из нас вертелся на языке тот же вопрос:
– Не передумал?
Однако никто из нас вслух не задавал этот вопрос, наверное, оба боялись услышать:
– У меня мать… я не могу ехать. Нет, мы оставались верны данному обещанию и твердо решили – ехать, во что бы то ни стало. Вместе с нами поехали Сашка Вылков и Бобик.
Все мы были из одного взвода. Всего же со всей части собралось человек двадцать, а изначально хотели покорять Север порядка ста пятидесяти солдат срочной службы.
Вот так, вполне естественным образом, произошел качественный отбор любителей помечтать.
Сашка Вылков был родом из соседнего со мной региона и по этой причине мы почитали друг друга, как земляки. Тем более я учился в его родном городе и любил этот город, что называется, пылкой, юношеской любовью.
Призывались мы с одного военкомата, однако познакомились, будучи в учебке. И там, в учебке, были в одном взводе, и дальше в войсках оказались также в одном подразделении.
Вообще то, нас было шестеро: Вовка Лобанов, Сашка Вылков, Бобик, Гиляз, Суздаль и я. Как начали тянуть солдатскую лямку с одной учебки и одного взвода, так и дослужили до дембеля в одном строю.
Отношения между нами были непростые. Назвать всех друзьями – это значит ничего не сказать. Каждый из нас был со своим характером и своими убеждениями.
Поэтому у некоторых наших товарищей были, в определенной степени, чувства близкие к неприязни по отношению друг к другу.
Если мы четверо еще, как-то ладили между собой, то Гиляз с Суздалем были страшно далеки от нас и выглядели они, в некотором роде, отщепенцами. А что делать – это жизнь?
Среди всех, Сашка был самым спокойным парнем, эдаким увальнем, который никогда не снизойдет до того, как бежать со всеми, когда действительно нужно было бежать.
В молодые годы, когда нас, струканов, и в хвост, и в гриву шпыняли дембеля, Сашка все время ворчал себе под нос, ругая и костеря тех, на чем свет стоит.
– Вылков, что ты там бормочешь себе под нос? – скажет, бывало, какой-нибудь старослужащий. Сашка в ответ:
– Мол, все нормально, я ничего не говорил.
А сам продолжает себе под нос предавать анафеме всех старослужащих:
– Стану скоро дембелем, я всех вас урою, закопаю в землю, заставлю через жопу дышать! Я вам всем глаза на жопу-то натяну!
Что и говорить, ему частенько перепадало за это. Конечно, всем было видно невооруженным глазом, как он постоянно бурчит, выказывает недовольство своим видом.
Старослужащие частенько устраивали ночные экзекуции. Особенно хорошо запомнился один азербайджанец, Аскеров. У этого, так называемого, дедушки был свой излюбленный приемчик поиздеваться над молодыми.
