– А вот это ты перестань. Ты же партийная! Как же ты после этого в церкви свечки будешь ставить? Тут либо крестик сымай, либо партбилет на стол!
Женщина из-под бровей взглянула на председателя, потом перевела взгляд на меня:
– Я отблагодарю… Я… я нашим девчонкам в столовке скажу, чтобы вам сытнее накладывали… Я… я…
– Этого будет достаточно, – кивнул я. – Денег не надо, а вот личный состав должен быть накормлен.
Сергей Степанович с усмешкой взглянул на меня:
– Смотрю, ты за своих горазд жопу рвать.
– Мы же студенты, – пожал я плечами. – Народ небогатый, потом наголодаемся, так что хоть тут слегка отъедимся.
– Ну, на многое не рассчитывайте. Как поработаете, так и ложками помахаете.
– Разберемся, – хмыкнул я в ответ.
Шофер переглянулся с председателем. Тот поджал губы, мол, во какой сурьезный человек с нами едет.
Вот и нужная изба показалась. «Убитый» уже лежал на диване и тихонько постанывал. Я проверил пульс, осмотрел на предмет колотых ран. Ничего не было. Да, нос сломан, но это дело поправимое. Ещё не было правого верхнего клыка, над бровью рассечение. В общем, кровью измазался, но по факту ничего серьезного.
В комнате небогато. Мебель старенькая, лакированная поверхность на шкафу местами облупилась, стыдливо показывая желтоватую древесину. В серванте не хватало одного зеркала. Да и посуда там стояла скудно, скорее для вида, чем просто для сохранности. На полах вязаные дорожки-половицы. Телевизор под салфеткой, на экране слой пыли.
Всё это я успел заметить, пока наблюдал «пострадавшего».
– Зря только панику поднимали, – сказал я, когда перестал ощупывать лежащего. – Ничего существенного. Через неделю будет как новенький.
Увидев меня, Семен взглянул на жену:
– А этот чего здесь? Опять за опилками? Степаныч, а ты как здесь?
– Как я? А я посмотреть на тебя явился. Запомнить, так сказать, чтобы потом по ночам снился, – покачал головой председатель.
– Не дождешься. Я не баба, чтобы тебе по ночам являться, – буркнул лежащий, а потом посмотрел на жену. – Машка! Там чего осталось? Налей мне там… Для обезболивающего. Вишь, я это… как его… лицо пострадавшее за моральные принципы.
– За аморальные принципы, – покачал головой председатель. – Когда же ты только напьешься, Сенька?
– На свои пью, чай не на казенные, – огрызнулся Семен. – Степаныч, поздно уже меня воспитывать. Раньше надо было.
– Мне нужно ведро и рюмка водки, – сказал я, поднимаясь.
– Ты чего, с ним что ли? – сощурился председатель.
– И чтобы все вышли отсюда. Минут пять нам дайте. И ни в коем случае не входите. Чтобы вы не услышали – не входите, – проговорил я серьезно.
Похоже, что моим словам поверили. Семен полупьяно следил за мной, красные глаза неотрывно следовали за моими руками.
Марья принесла то, что я просил. Я кивнул, а потом жестом попросил их на выход.
– Ну это, за сотку спасибо, братан! – сказал Семён и попытался встать, у него не получилось и он откинулся обратно. – Чой-то штормит седня… Не подашь?
– Подам, – с улыбкой ответил я. – Конечно подам, держи.
Я взял пустое ведро в одну руку, налитую стопку в другую. Подойдя к дивану, протянул рюмку. Как только Семен вытянул дрожащую руку, чтобы взять, так я сходу надел ему на голову ведро и что есть силы шарахнул по донышку.
Раздался громкий звук, затем такой же громкий мат Семена, не ожидавшего от меня подобной подлости.
Я тут же скинул ведро и зажал сломанный нос пальцами. Семен завыл, а я начал говорить «заветные слова». Сам смысл слов не так уж был и важен, скорее важно было оглушение звуком, а потом резкая боль. Нос я вправил, проговаривая спокойным голосом формулу, которой научил в алтайском селении старик по фамилии Корнев. К нему тоже привозили кодироваться самых безнадежных, таким образом он и убеждал людей не бухать по черному. И как он мне похвастался – после его лечения срывов не было.
