– Го-ло-ва!
– В пьяной голове мысли всегда трезвые.
– Ну, Капица!
– Ша! Я не всё сказал! – не грозно, чисто для вида, прикрикнул на них начальник, наливая себе ещё водки. – Так, ять, всем стоять! Чем же закусить? Навалили всего так много, аж крыша едет! А страна-то голодает!
«Ну всё, теперь пока он не напьётся и не наестся, мы от него ничего больше не узнаем!» – подумал Сергей.
Петрович тем временем продолжал мучиться с выбором закуски, не забывая, правда, при этом выпивать. Поблуждав по стенам и завёрнутым в простыни фигурам, его взгляд остановился на… Паше.
– Ксюха когда будет?
«Так и знал! Похоже, мы с ним макаем свои карандаши в одну чернильницу! Нужно Ксюху менять», – с досадой подумал Шильман.
– Петрович, для тебя хоть Ксюха, хоть Мэрилин Монро! Она с подружками парится в соседнем номере. В любой момент позвать можно, но давай сначала дело закончим! Мозг уже вскипел!
– Короче, ваши французы должны быть немыми. Чтобы никаких мне там «мерси», «жувуи-пардон» и прочей хрени! Понятно? Ходят по цеху с молотками и разводными ключами, но пальчики свои никуда не суют. Ты им, Серёга, по-русски всё объясняешь. Типа ремонт обсуждаете. А лучше вообще – прошли все молча, посмотрели мастерские и съехали побыстрее от греха подальше! Всё ясно? Ну давай, зови Ксюху и её кордебалет, а то я давно в Мариинке не был.
И понеслась доска по Енисею в бесшабашной пляске по волнам.
– Вот, Паша, каким был шабат, по рассказам очевидцев, до того как Моисей спустился с Синайской горы и объявил, что не договорился по седьмой заповеди, – острил пьяный Петрович. – А так четвёртая заповедь потеряла всякий смысл. Легко сказать, любите субботу! А как её любить такую, да?
Два друга-еврея в очередной раз поразились энциклопедическим знаниям, которых Петрович набрался от своих сидельцев, явно с разносторонними интересами. Да и вообще, его восприимчивость к новому тоже удивляла.
Петрович пригладил усы и снял войлочную шляпу, под которой оказалась блестящая каплями пота лысина. Вытерев её полотенцем, он опрокинул очередную стопку и уставился довольным масляным взглядом на дверь в предвкушении.
Потолок кружился, не останавливаясь, то по часовой стрелке, то против. Жан-Пьер без сил лежал в кровати на спине и тщетно пытался сфокусировать взгляд хоть на чём-нибудь, но люстра никак не желала оставаться на месте, а в какой-то момент очень даже достоверно сорвалась с потолка и понеслась, почему-то в полёте рассыпаясь на тысячу мелких осколков, прямо ему на голову.
Француз инстинктивно зажмурился и вжался в подушку в ожидании прямого попадания, но удара не последовало. Он приоткрыл глаза – люстра теперь не кружилась, а колыхалась из стороны в сторону. Жан-Пьер, охнув от внезапно пронзившей его виски боли, окончательно проснулся и попытался перевести взгляд на дальнюю стенку, на телевизор, который, покачиваясь и грозя упасть на пол, уплывал куда-то в пьяном тумане, заполнившем тёмный номер гостиницы «Москва».
«Нужно включить свет! Тогда всё встанет на свои места, – тяжело размышлял Жан-Пьер. – Merde, всё равно телек качается! – досадовал он, вынужденный ухватиться обеими руками за косяк рядом с выключателем. – А, это меня штормит!» – наконец дошло до него.
Его волосатые и немного кривые ноги с выступающими острыми коленями предательски подгибались, отказываясь держать тело. Ещё раз охнув, Жан-Пьер медленно сполз по стене и уселся на пол. Жёсткий ковролин покалывал задницу и не давал расслабиться.
