Pornoparty – это она меня наслушалась. Коза такая…
– Ты сильно занят, па?
– А что такое?
– Мне уже тут надоело… Один усатый дядя, уже второй раз шампанское с официантом присылает… Вкусное…
– Я щас приеду и твоему шампанскому яйца, нах, оторву! – говорю я голосом «Отсидел И Только Что Вышел».
Хихиканье в трубке. Потом:
– Поторопись, па… а то пока мы с тобой разговариваем, у меня весь стул мокрый стал… сидеть неудобно.
– Уже лечу, – говорю я и улыбаюсь: коза такая…
В кафе я чмокаю её в щёку и вешаю рюкзак на спинку своего стула. Она блестит глазами с той стороны стола, на котором стоит полупустой бокал с золотистым содержимым.
– Это уже третий.
– Где этот дядя? – спрашиваю я и тут же замечаю его в углу: с усами, в рубашке с пальмами и рыжих сандалях. Не сандалиях – именно Сандалях. Да ещё в белых носках. Я посылаю ему воздушный поцелуй. Он отворачивается.
– Стул ещё мокрый? – спрашиваю я.
– Я вся мокрая. Хочешь потрогать? – она берёт бокал, делает глоток и смотрит на меня поверх стеклянного краешка.
– Позже.
Кое-что об Окси.
Она ненавидит органную музыку.
– Кто её может по-настоящему любить? – вещала она, валяясь голышом на моём диване и как всегда болтая пятками в воздухе. – Наверное, те, которые в «Что? Где? Когда?» участвуют. Ненавижу всех этих мерзких усатых очкариков. Им, по-моему, даже за деньги никто не даст… Только какая-нибудь оплывшая бесформенная интеллектуалка средних лет в бабушкиных трусах… (её передёрнуло)… ф-ф-фу!!!
Я бросил взгляд в угол: сбрей усы, чувак, и вставь линзы, хе-хе…
Окси допила шампанское, поставила пустой бокал на центр стола и сообщила:
– Ой… Кажется, уже пьяная… А я за рулём…
На входе в кафе я видел её маленький, но мощный итальянский мотороллер с семью красными звёздами на борту. Когда я спросил, что они означают, она махнула рукой:
– А… это я шесть котов задавила… и одного ёжика.
Потом ткнула в меня указательным пальцем:
– Не специально.
У меня в рюкзаке сейчас лежит небольшой презент для неё. Я лезу рукой за спину и, порывшись, извлекаю его на свет.
– Спокойно, сеньорита… у вас сегодня личный пилот, – говорю я и надеваю презент на свою голову, – comprendez?
– Waw! – глаза Окси заискрились. – А он настоящий?!
Настоящий. Кожаный лётный шлем. Чёрный. Внутри на подкладке надпись маркером на испанском «лейтенант Наваз». Подвернулся как-то в военном сэконде, в Москве.
– Ага. Настоящий, – я протягиваю шлем ей, – он твой.
– Мой?! – она натягивает его на голову. – Спасибо, па! Поехали кататься?!
– Поехали.
На выходе из кафе я посылаю очкарику ещё один воздушный поцелуй.
Позже, выкатав почти полный бак бензина, мы тормозим у большого фонтана на проспекте. Я сижу на мотороллере с бутылкой колы в руке и смотрю, как босая Окси бродит в прозрачной воде, доходящей ей до колен, среди бултыхающейся ребятни: жара.
Свои белые теннисные туфли она оставила на бортике. В левой руке – фруктовый лёд на палочке. Он подтаивает, и она слизывает липкие розовые капли с тыльной стороны ладони. Короткая белая юбка и маечка на два размера меньше. Бюстгальтера, судя по всему, она сегодня тоже не удосужилась надеть. Я делаю глоток из бутылки. Лётный шлем висит на руле мотороллера. Она три раза сегодня просила остановиться возле витрин и рассматривала своё отражение, спрашивая: «Я испанская лётчица, да?». Но сейчас сняла его: жарко.
Фруктовый лёд уничтожен. Окси смывает его остатки, опустив руки в воду. Распрямившись, стряхивает с кистей веер прозрачных капель.
