Смех бессмертных - страница 2

Кончится чужой доклад – второй на пленарке, – и узнает.

Ему дает слово. Он, еще раз оглядев всех присутствующих – что они скажут, что, что, что? – начинает.

Он говорит о далекой Гиперборее, существовавшей – а может, существующей и поныне? – под патронажем Аполлона, самого́ непобедимого солнца; о ее чутких и мудрых безбородых королях-чародеях, слышащих гармонию сфер; о блаженных πολίτης [2], выше всего почитающих Искусство, живущих до ста лет и умирающих от пресыщения жизнью, – они бросаются в плотоядное море цвета перебродившего вина, как печальный царь Эгей. Цитирует Плиния Старшего, Геродота, Гесиода и Гомера. Наконец переходит к главному: говорит, как вычислил координаты древних городов, как убедился, что столпы Маньпупунер – остатки древних пилонов; нужно лишь провести экспертизу и найти в них кровь гиперборейцев, восстановить по крупицам порядок древнего ритуала, а потом копать в том месте глубже и глубже, чтобы провалиться в карман реальности, куда мудрецы-правители спрятали свое государство, где стали чистым разумом и светом, где все наоборот, шиворот-навыворот.

– Нельзя сомневаться в существовании этого народа, – заканчивает Грецион вновь цитатой из Плиния. – Поэтому наша цель, пусть и при совсем скудном количестве фактов, отделить фанатичный вымысел от правды и… – Пауза. – И попасть в Гиперборею. Наступившая тишина пугает даже мертвецов. Они стучат из-под плинтусов: тук-тук, тук-тук. Или это сердце?

Все молчат. Глаза, будто обретшие собственную жизнь, отделившиеся от тел, опущены в телефоны, планшеты; глаза изучают аудиторию, глаза мерзкими насекомым бегают по стенам; глаза делают что угодно, только не смотрят на Грециона.

И вот – гром, буря, сводящая с ума седых королей, что уж говорить о простых смертных? Вещает, как в ареопаге, белобородый старик, доктор наук, почетный, уважаемый, заслуженный, и далее, далее, далее… Не нужно называть по имени отчеству, больше никого не нужно называть по имени отчеству, ведь Грецион знает, что сейчас будет, чувствует пылающий негодованием взгляд. – Вы должны быть благодарны за то, Грецион Семеныч, что мы вас хотя бы выслушали. До конца. Простите меня, но нести такой бред… нет, это беспредел, Грецион Семеныч! – Он взмахивает руками, откидывается на спинку стула. Закашливается, быстро откручивает пробку – откуда такие громкие звуки?! – наливает воду, выпивает залпом и сминает пластиковый стаканчик. – Вы выдаете свои сказки, всю эту оккультную околесицу, за научный труд! И писать о таком монографию… Грецион Семеныч, простите, но я выскажу коллективное мнение!

Он видит, как одни кивают, другие потирают гусарские усики, третьи ехидно улыбаются, четвертые, ничего не замечая, уткнулись в телефоны, а пятые смотрят с сожалением: неужто тоже ищут Источник?! Зевс продолжает, гремит:

– Вам надо многое переосмыслить. И, возможно, ммм… проконсультироваться со специалистом определенного рода? В сказки верят только малые дети и умалишенные пенсионеры, а вы не похожи ни на тех, ни на других. Возьмите хотя бы отпуск. И…

– Словно по отмашке этого старца, говорить начинает остальной пантеон: после грома и молнии первых, обжигающих слов младшие боги лепечут нежными флейтами лесных дриад. Одни, статные, с уложенными лаком волосами, выбирают выражения аккуратно, боятся оскорбить и обидеть; другие, полненькие, усатые, не сдерживают себя, чуть ли не кричат знакомыми голосами, пока белобородый вновь не изрыгает гром, молнию, не призывает к порядку.