А потом подземелья Шаннурана закончились.
Огромное солнце клонилось к закату, бросая последние золотисто-алые лучи на рощи и холмы. От деревьев долетал птичий гомон. Краш заметил удаляющуюся фигурку человека в ложбине между двумя дальними холмами. Человек сильно хромал, но продолжал идти с упрямством раненого хищника. Ночь обещала быть звездной и ясной; вряд ли а'шури отважатся выбраться наружу – тем не менее Вульм предусмотрительно спешил убраться подальше…
От горных пиков тянулись лиловые тени, делая зелень рощ темной и сумрачной. Краш медлил. Стоя на пороге миров, нижнего и верхнего, он перебирал свою память, как горсть монет.
«Бегите к лесу! Я их задержу!» – кричит отец.
«Узнаешь меня, Шебуб?!» – гремит голос мага.
«Смерть? Пусть!» – делает выбор Лона.
Трепещут ноздри молочного брата.
Они все были не правы, думал Краш. Все. Не правы. Прав был Вульм. Потому что они все мертвы, а Вульм уходит. Живой и с добычей. Но главное – живой. Добыча не стоит жизни. По крайней мере, своей жизни. Я тоже буду прав. Я вырасту таким, как он. А потом найду Вульма, который к тому времени состарится, и убью его.
Из ненависти? Нет.
Ненависть – удел слабых.
Просто Око Митры должно вернуться домой, во владения Матери.
Не оглядываясь, мальчик решительно направился прочь от входа в Шаннуран. Чтобы выжить, ему нужны вода, еда и крыша над головой. Сын Черной Вдовы был уверен, что найдет все это еще до рассвета.
Рекой кровавой плыл корабль-дракон,
По берегам – рычащие берлоги.
Я заходил в чугунные чертоги,
Я знал объятья змеехвостых жен.
Теперь же – осеклись во тьму дороги,
И я лучом рассвета озарен.
Роберт Говард
Ночь мальчик провел в лесу, умостившись в развилке могучего дуба. Обидно было бы, чудом сбежав из подземелий Шаннурана, тут же стать добычей волков! «Главное – не упасть», – думал он, устраиваясь поудобней. Шершавая кора, впитавшая за день тепло солнца, была на ощупь куда приятнее влажного камня темницы. Мысли путались от усталости, веки слипались, и очень скоро Краш провалился в забытье.
Во сне его завертел водоворот событий минувшего дня. Каменные кишки лабиринтов, свет фонаря в руке Вульма, колдун с зашитыми губами; оживает статуя демона, пальцы сжимают рукоять кинжала, в лицо брызжет горячая кровь а'шури… Сквозь хаос видений в сон полз вкрадчивый, настойчивый шепот: «Око Митры… верни!.. возвращайся-а-а…»
Порождение бездны, реликт давно минувших эпох – Черная Вдова не желала отпускать приемного сына.
Он проснулся среди ночи. Дернулся, едва не свалившись с дерева, судорожно вцепился в толстый сук. Сердце колотилось в груди как бешеное. Крашу казалось, что стук его слышен на лиги вокруг. В чаще ухнул филин, в ответ издалека долетел рев неведомого хищника. Мальчик представил себе рысь, от которой не спасет ненадежное убежище. Лоб покрылся холодной испариной. Краш весь дрожал, и виной тому была не ночная прохлада.
Лес, погруженный во мрак, жил своей жизнью. Шептались деревья под ветром; звериная мелюзга шуршала внизу, торопливо перебегая от одного эфемерного укрытия к другому. Время от времени до Краша доносилось хлопанье крыльев, пронзительный крик птицы, и опять, заставляя дрожать от страха, – далекий рев хищника. Рядом, обвивая ветку, заструилась чешуйчатая лента. Краш замер, не дыша. Древесные змеи ядовиты, укусят – не протянешь и двух дюжин вдохов. Змея тоже замерла, уставясь на пришельца немигающим холодным взглядом. Потом стрельнула раздвоенным язычком и тихо скользнула прочь.
