Смерть чистого разума - страница 58

– …я, простите великодушно, не расслышал вашего имени.

– Таланов, Таланов. Георгий Аркадьевич.

– На вакациях изволите находиться?

– В отставке, – радостно сообщил Таланов. – Вчистую в отставке.

– И давно?

– А вот с Фоминой. Ровно двадцать пять лет-с беспорочной службы.

– По военной части служили?

– Какое там, – он даже рукой махнул. – Почти всю жизнь в почтово-телеграфном ведомстве. Чинов, врать не буду, не выслужил, всего лишь коллежский советник. Да вот тётка преставилась, царствия ей небесного. Кое-что перепало, решил пожить-с, да и подлечиться заодно. Говорят, в Швейцарии лучшие остеопаты в мире, – и Георгий Аркадьевич правым указательным пальцем ловко погладил понизу свои пышные короткие усы.

«Выправка у него, разумеется, военная. Но он мог, например, кончить корпус, мог и послужить в полку. “Почти всю жизнь”. А если это и не так, то он наверняка может соврать мне, если я спрошу. Мне везде мерещатся жандармы. Надо поговорить с Антонином о дозировке».

(Николай Иванович после утренней перепалки пребывал в расстроенных чувствах, даже кофе не помогал. Компанию ему на террасе составили только Фишер, да неизменный Шубин, который и за завтраком и после оного был крайне насуплен и даже без сигары. От кофе, впрочем, не отказался и, пересекая с чашкой в руке террасу, первым заметил господина средних лет, мявшегося около калитки и страшно обрадовавшегося и тому, что Скляров пригласил его войти, и чашке кофе. Некоторую напряжённость, царившую вокруг, незнакомец, казалось, вовсе не замечал и ответом на вопрос о докторе – «В Эгль уехал по делам», Николай Иванович скосил взгляд на Фишера с Шубиным, те не шелохнулись – совершенно удовлетворился).

– Какой чудесный пансион! Как жаль, что я не знал о нем в России. Непременно поселился бы здесь. Воздух-то, воздух какой. А один вид чего стоит. Знали бы вы, куда меня занесло в этом Вер л’Эглиз! Окна выходят на дорогу, вечно стоит пыль от крестьянских телег, гор вроде как и вообще нет, а на завтрак дают печёное яйцо. Как будто из Льгова и не уезжал. Нет, что хотите, надо было останавливаться у вас.

– Доктор бы вас не взял, – сухо сказал Скляров. – У него всего девять коек и все расписаны с прошлой осени. Кроме того, он не остеопат.

– Не верит в исцеление без мышьяка и касторки? – засмеялся Таланов и отчего-то погрозил Николаю Ивановичу пальцем. – Отрицает силы естественные? Когда-то и в хлороформ немногие верили.

– Ну-с, по вашей логике, это вы как раз должны отрицать хлороформ и использовать для анэстезирования смесь льда и соли. А отрицает Антонин Васильевич не силы естественные, как вы изволили выразиться, а методы не апробированные, основанные на шатком теоретическом базисе и к тому же требующие неких специальных умений, якобы недоступных простому врачу.

– Кстати, вы сказали «всего девять коек». Однако ж мне кажется, что у вас всего восемь постояльцев сейчас.

– Почему вы так решили?

– А я молочника вашего наблюдал вчера утром, – сказал Таланов неожиданно скучным голосом. – Когда первый раз ваш парадиз увидел. Он вам две корзинки с молоком привёз. Одна полная, десять бутылочек, с белой этикеткой, обычное коровье молоко. Ну, это-с понятно, для кухни, для хозяев и вообще. А во второй бутылочки с синей этикеткой, козье, значит, особливо полезное. Вот их восемь было, два гнезда в корзинке пустые. А?

– Да вы, милостивый государь, Пинкертон, – сказал Фишер.