Она встала со своего кресла, торопливо подошла к сестре, обхватила за плечи. Танька уткнулась ей в живот мокрым от слез лицом. Сказала: «Как же все погано, Олеська…»
Олеся гладила ее по голове и молчала, потому что Танька была права: все было очень погано.
– Скажи, Танюш, я правильно поняла, что с четой Турчиных никто из гостей знаком не был? Кроме Беркутовой, конечно, если уж они втроем на банкет прибыли, и самого хозяина.
– С Лариской даже сам Михеев не был знаком. Поэтому менты вцепились в меня намертво! У меня, видите ли, мотив имеется! Нашли мотив, уроды!
Не отвлекаясь на «ментов-уродов», Олеся продолжила мысль:
– Но ведь друг с другом-то эти трое давно знакомы были, верно? Значит, можно строить гипотезу. Даже две. Первая: Лариску кокнул ейный супружник по причине изматывающей ревности; вторая: ее прикончила Беркутова, и, кстати, вела себя она странно, а мотив для нее отыщется, если поискать.
Виталий хмуро проговорил:
– Я предполагаю, что у каждого из участников какое-никакое алиби, но есть. В отличие от Тани. Предварительное следствие практически завершено, обоснование ее виновности сформулировано. Сейчас в полиции решают, не назначить ли судебно-психиатрическую экспертизу. Если выявят отклонения…
– Можешь не продолжать. Это смягчит приговор. Или вообще приговора не будет.
– А будет психушка! – выкрикнула Танька. – Нормальная альтернатива!
– Поборемся, Тань, мы поборемся еще, – проговорила Олеся и потрепала сестру по макушке, и подмигнула, улыбнувшись.
Обращаясь к Виталию, спросила:
– А почему бы следователю не задаться вопросом, как может такая вот балерина, как наша Танька, проломить череп утюгом, да еще левой рукой?
Виталий сказал, скривив губы:
– А в состоянии аффекта. Запросто может.
– На все-то у них есть ответ.
– Работа такая, – мрачно сострил зять.
– Ладно, ребят. Поеду я уже, – вздохнула Олеся. – Все мне более-менее понятно, буду думать. Завтра же начну что-нибудь предпринимать.
Про завтра – это она для Родионовых сказала, чтобы поддержать их как-то. Сейчас в голове было пусто. Хотя поутру, может, и впрямь какая-нибудь дельная мысль забрезжит, и Олеся не преминет ею воспользоваться.
Татьяна встрепенулась, сказала, что приготовит сейчас что-нибудь на скорую руку, но Олеся отказалась, сославшись на поздний час. Ей очень хотелось оказаться одной, и полупустой маршрутный автобус вполне подходил для этой цели. Глядя в окошко на плывущие мимо темные улицы с яркими витринами и блеклыми фонарями, она сначала попробует от всего отрешиться, а затем уж собраться с мыслями. Жаль, что до метро ехать только три остановки. Хотя и там ей никто не помешает думать.
Посоветоваться бы с Лапиной, но беспокоить начальницу вечером пятницы не хотелось. Может быть, завтра. Если ничего не придумается само.
С начальницей Олесе повезло, а это редчайшая редкость, равносильная чуду. Надежда Лапина являлась гендиректором в «Радуге причуд», и выше ее по статусу был только сам владелец рекламного агентства, Филипп Мещеренко, в простонародье – Фил Ящер, махровый мизантроп с абсолютно несносным нравом. Надежда Михайловна, года три назад заступив на должность исполнительного директора, сделалась превосходным буфером между самодуром-сеньором и его крепостными. Ящер остерегался задевать Надежду по двум причинам: во-первых, она была великолепным стратегом, дипломатом, психологом и, наконец, завхозом – настоящий подарок свыше для его фирмы, а во-вторых, с Иваном Лапиным, а по-простому – Иваном Кувалдой, мужем Надежды Михайловны, Фил Ящер в далекие девяностые партнерствовал по бизнесу, недолго, но ярко. Им обоим хватило ума партнерство вовремя расторгнуть, в результате чего они сохранили приятельские отношения, сдабривая неформальные встречи изрядной долей сентиментальных воспоминаний и смакуя общее чувство причастности к той безумной эпохе, где многое пьянило, а еще большее – калечило и убивало.
