– Я вернусь из отпуска в Африке, где меня укусит комар. Я ужасно заболею, но никто не поймет, что у меня малярия. И к тому времени, как ее диагностируют в больнице тропических болезней, я умру.
– Ух ты! Потрясающе. Ты и правда все продумала. Как тебе это вообще пришло в голову?
– Это случилось с маминой подругой. Все вокруг говорили об этом несколько месяцев.
– Ты не рассказывала.
– Я же не все тебе рассказываю. – Эмили вздохнула и потрепала меня по плечу. – Ну, не расстраивайся. Я рассказываю тебе почти все.
– Ладно. Спасибо.
– А какие гимны ты бы выбрала к похоронной службе? – продолжила она.
– Эм-м… – Я снова задумалась. Это был уже вопрос посерьезней. Я понятия не имела, но чувствовала, что должна что-нибудь придумать, чтобы не отставать. «Бессмертный, Невидимый»?[17] – сказала я, ощущая недостаток вдохновения. – А ты?
– «О, благодать»[18]. И я хочу, чтобы мой брат Джон играл на гитаре, а его друг Майкл пел.
– Это звучит так мило. А Майкл такой красивый.
– Да. И у него классный голос.
– У тебя хорошо получается, Эм.
– А теперь скажи, что бы ты говорила в моей надгробной речи, – попросила Эмили. – Я хочу, чтобы ты произнесла надгробную речь.
– И ты тогда прочитай мою.
– Не получится, – убежденно ответила она и вздохнула: – Потому что я умру первой. – Эмили, наверно, понравилась моя надгробная речь, потому что, слушая приятные слова о себе, она плакала, а потом ее стало клонить в сон.
Когда я закончила, она горестно шмыгала носом в мою подушку. Потом ее слезы и всхлипывания утихли, и им на смену пришло ровное дыхание.
Как только я поняла, что она заснула, я спустилась вниз, на ее койку, и еще долго лежала там без сна, глядя снизу на свой матрас и думая об Эмили и о том, какая она умная.
Но в одном она ошиблась тогда, верно? Ведь именно я – та, кто умрет первой.
Следующим утром я получаю сообщение от Оливии:
«Думаю о твоих похоронах. Это будет прекрасно».
Я пишу в ответ:
«Думаю о свадьбе. Ты будешь прекрасной. Ты победила ;)»
Я долго лежу в постели и чувствую, что мне все труднее набираться сил, чтобы встать и пойти на работу.
На днях я извинялась перед Фрэнком за опоздание, и он посмотрел на меня как на сумасшедшую.
– Все зависит от тебя, – сказал он. – Только ты можешь решать, насколько трудоспособна. Успокойся!
Фрэнк – молодчага. Я обсуждала его с Пэтти, и она сказала, что, по ее ощущением, он сильно изменился. Что ж, хоть что-то хорошее вышло из моего затруднительного положения!
Я слышу, как почтальон возится с моим почтовым ящиком, и понимаю, что пора вставать. Я вылезаю из постели и, пошатнувшись, пытаюсь отодвинуть занавески. Очередной серый несчастный день.
Я с трудом спускаюсь по ступенькам и, поморщившись от боли, наклоняюсь, чтобы взять почту и отложить на потом, решив просмотреть ее после возвращения с работы. А потом я замечаю одно письмо. Это настоящий шок. Почерк! Я сразу узнаю его.
Я вытаскиваю письмо из кучи. Оно от моего бывшего мужа Энди. Меня шатает из стороны в сторону, нервы натягиваются до предела. Я держу письмо в руках и дрожу. И осознаю, что пока еще не могу идти на работу.
Я завариваю себе имбирный чай, добавляю в него немного виски, гляжу на конверт и думаю о его содержимом, одновременно и нервничая, и ликуя.
Я сажусь на диван, ощущая бьющееся где-то в горле сердце, дую на чай, отпиваю глоток, откидываюсь на спинку, а затем медленно открываю конверт. И вытаскиваю само послание.
