Не меньше удивляет и свидетельство из упомянутой русской книги XIX в. Рассказывает человек, вернувшийся к жизни после тридцати шести часов клинической смерти, уже из состояния окоченения.
«…Вдруг почувствовал, что стало легко. Я открывал глаза, и в моей памяти с совершенной ясностью до малейших подробностей запечатлелось то, что я в эту минуту увидел.
Я увидел, что стою один посреди комнаты; вправо от меня, обступив что-то полукругом, столпился весь медицинский персонал… Меня удивила эта группа; на том месте, где стояла она, была койка. Что же теперь там привлекало внимание этих людей, на что смотрели они, когда меня уже там не было, когда я стоял посреди комнаты?
Я подвинулся и глянул, куда глядели все они: там на койке лежал я.
Не помню, чтобы я испытывал что-нибудь похожее на страх при виде своего двойника; меня охватило только недоумение: как же это? Я чувствовал себя здесь, между тем и там тоже я…
Я захотел осязать себя, взять правой рукой левую: моя рука прошла насквозь; попробовал охватить себя за талию – рука вновь прошла через корпус, как по пустому пространству… Я позвал доктора, но атмосфера, в которой я находился, оказалась совсем непригодной для меня; она не воспринимала и не передавала звуков моего голоса, и я понял свою полную разобщенность со всем окружающим, свое странное одиночество; панический страх охватил меня. Было действительно что-то невыразимо ужасное в том необычайном одиночестве…
Я глянул, и тут только впервые передо мной явилась мысль: да не случилось ли со мной того, что на нашем языке, языке живых людей, определяется словом “смерть”? Это пришло мне в голову потому, что мое лежащее на койке тело имело совершенно вид трупа…
В наших понятиях со словом “смерть” неразлучно связано представление о каком-то уничтожении, прекращении жизни, как же мог я думать, что умер, когда я ни на одну минуту не терял самосознания, когда я чувствовал себя таким же живым, все слышащим, видящим, сознающим, способным двигаться, думать, говорить?
Разобщение со всем окружающим, раздвоение моей личности скорее могло дать мне понять случившееся, если бы я верил в существование души, был человеком религиозным; но этого не было, и я руководствовался лишь тем, что чувствовал, а ощущение жизни было настолько ясно, что я только недоумевал над странным явлением, будучи совершенно не в состоянии связывать мои ощущения с традиционными понятиями о смерти, то есть, чувствуя и сознавая себя, думать, что я не существую»[23].
Аналогичных свидетельств можно было бы привести несметное количество. Их действительно очень много. С какого-то момента, при ознакомлении с фактами, мы невольно становимся даже более требовательными. Мы невольно стараемся опираться на наиболее яркие случаи, максимально хорошо задокументированные и структурированные, чтобы иметь возможность делать ясные выводы и обобщения.
Довольно типичным, бесспорным и обобщающим является тот факт – он описывается чуть ли не всеми, кто вернулся с «того света», – что за чертой нашего мира происходят не только встречи с другими умершими, с другими существами и другим неведомым миром, который распахивается перед глазами уже в самом начале этого опыта, но и встречи со «светящимся существом».
Это «существо» вступает в общение только с умершими. Ему присущи определенные характеристики. По отношению к умершему оно преисполнено особого лучезарного доброжелательства, всепонимания и доброты. Общение с этим «существом» происходит без слов, телепатически. Все «очевидцы» отмечают, что со стороны «светлого существа» нет ни малейшего осуждения за что бы то ни было. Если какие-то оценочные категории и закрадываются в этот контакт, то исключительно в виде теплых, добрых советов.
