Разиня.
Я потряс головой. Не время казниться. Да и не помочь теперь никакими стенаниями и укорами.
Костя рядом со мной быстро набрал входной код на сенсор-панели рядом со шлюзом. У самой панели сверхпрочный спектролит был вмят, словно тонкая жесть. Но все же купол выдержал, не раскололся.
Под куполом было прохладно и почти не воняло горелым. Только от нас самих. Старатель, подхвативший на руки пацана, вошел тоже и притих у самого шлюза. Растерянное выражение все не покидало его лицо. Кажется, парень не блистал особым умом. А если когда-то и имелись к этому какие-нибудь предпосылки, они погибли, скорее всего, в раннем детстве при посредстве папашиного диктата.
Я тяжело опустился в кресло перед пультом; Костя оживил комп и вытащил на консоль программу управления связью. Как и я, Чистяков не любил графические интерфейсы, и манипулятор-мышь у него чаще без дела скучал на пульте. Зато клавиатура была потертая и заслуженная, под стать моим, что в куполе, что на «Саргассе»… второй, впрочем, больше нет. Да и первой, наверное, тоже, после визита банды Плотного.
Хорошая, словом, у Кости была клавиатура.
И правильно. Старая добрая командная строка и двухстолбцовые окошки «Миднайт коммандера» – что может быть лучше? Не дурацкие же иконки в псевдообъеме, в которые нужно тыкать курсором…
Выставив частоту, я подтянул к себе микрофон на тонкой хромированной подставке и переключил звук на внешний громкоговоритель.
На волне космодрома было тихо. Такое впечатление, что службы наблюдения и диспетчерская обезлюдели. И переговоров кораблей не слышно. Я вспомнил, что сотворили истребители чужих с несчастным «Саргассом», и стиснул зубы. Если бы мне сказали, что в окрестностях Волги не осталось больше ни одного человеческого звездолета, я бы поверил. И ничуть не удивился бы.
Тогда я настроился на наш график и сразу же услышал низкий голос Курта Риггельда:
– …стоит, мне кажется. Не мальчик, разберется сам.
– Он обещал все время слушать волну! – с не меньшим облегчением я узнал голос Юльки отчаянной. – Что-то случилось, я чувствую.
– Погоди, – остановил ее Риггельд. – Кажется, кто-то подключился. Слышала?
– Рома, ты? – с надеждой спросила Юлька, и от этой ее надежды в голосе у меня даже слегка защемило где-то в области сердца.
Черт возьми, приятно сознавать, что о тебе волнуются! Что ты кому-то нужен. И вдвойне приятно – когда волнуется женщина, которая и тебе самому небезразлична.
– Я, – отозвался я; почему-то голос у меня прозвучал очень устало.
– Ты цел? – спросила Юлька.
– Я-то цел…
– Урод! – сердито перебила Юлька. – Wo treibst du dich herum? Ты же обещал отвечать сразу, Hol dich der Teufel!
Когда она сердилась или волновалась, она часто переходила на немецкий.
– Я не мог ответить, – по-прежнему устало объяснил я.
– Почему не мог? Ты где?
– У Чистякова на заимке.
Юлька рассердилась.
– Мы же договорились: ни минуты лишней на поверхности! Взлетай немедленно!
– Юля, – сказал я как можно спокойнее. – Я не могу взлететь. «Саргасса» больше нет.
Юлька соображала что к чему долгие пять секунд.
– То есть… как это нет?
– Чужие сожгли. Прямо на земле, около заимки. Я еле успел убраться в сторону.
– Чужие? – я почувствовал, как Юлька напряглась. – Они что, уже начали активные действия?
– Получается, да. И на космодроме тишина. Да и есть ли он еще – космодром?
– Я связывалась минут десять… нет, уже больше. Минут пятнадцать назад. Чужие посадили все взлетевшие корабли – наши корабли я имею в виду, а над космодромом завис здоровенный крейсер. Другой завис над Новосаратовом. Но они ничего не жгли, мне Зислис сказал.
