– У нас сегодня ночью в двенадцатом один купец из Гельсингфорсской, – он старательно произнёс, – губернии кутил, так больше шуму от него было.
– Ни криков, ничего?
– Истинно говорю.
– Что утром произошло?
– Вышел этот господин в коридор, как меня увидел, так дверь чуть приоткрыл и в неё говорит: ты, мол, голубушка, устала, так поспи немного. Дверь прикрыл и мне сказал: ты её не трогай до положенного часу, устала она смертельно, – Василий перекрестился. – Знать бы… – и махнул рукой.
– Что дальше?
– Ну что? Через час стучу в дверь, а ответа нету. Я сильнее, а дверь возьми да открываться начала. Я, как положено, позвал, но тишина. Номер-то освобождать надо, время выходит, ну я и заглянул. Сперва руку на кровати увидел, а уж потом её, бедную, всю в крови. Ну, я к Степану Иванычу: так, мол, и так. Он вам телефонировал.
– Никто в номер больше не заходил?
– Никто, только я. У нас с этим строго.
– Что-нибудь в том господине запомнил? Или примету какую увидел?
– Ничего особенного, но пальто на нём висело, словно не по нему сшито, а с чужого плеча. Туфли не новые, а руки… – глаза Василия расширились и засветились радостными искорками, – руки чуть ли не до коленей.
– Важная примета. А убитую ты узнал?
– Я ж всех девиц со Знаменской знаю, частенько тут у нас номера занимают.
– Как имя убитой?
– Звали Катериной, а вот фамилия странная у неё, то ли Гарас, то ли Герас… Во, вспомнил, – Герус. В точности – Катерина Герус.
Филиппов повернул голову к Бубнову.
– Иван Григорьевич, будь любезен, проверь Екатерину Герус. Кто, что, откуда, ну и опроси девиц со Знаменской площади.
Чиновник по поручениям кивнул головой.
Владимир Гаврилович вновь поднялся на третий этаж. Остановился у двери в девятый номер, в котором доктора стояли у окна. Курили папиросы, тихо переговариваясь.
Первым подошёл эксперт.
– В номере столько отпечатков, что не разобраться.
– А на бокалах и бутылке?
– Одни – девицы, а другие принадлежат лицу, пока нам не известному.
– Одним словом – убийце.
– Возможно.
Филиппов подошёл к докторам.
– Что скажете, господа?
Корнелий Адамович и полицейский врач Стеценко переглянулись, чтобы определиться, кто будет рассказывать первым. Начал старший по должности Пётр Назарович.
– Если коротко, то девица задушена около полуночи. Она пыталась сопротивляться, но поскольку нашего убийцы длинные руки, она не смогла достать до его лица, поэтому поцарапала ему только руки.
– Это доподлинно известно?
– Да, под ногтями остались частицы кожного покрова. После этого убийца в течение долгого времени наносил ей острым ножом или бритвой колото-резаные раны, общим числом около двадцати, точнее скажем после вскрытия.
– Долгого времени? – переспросил Филиппов.
– Из некоторых ран текла кровь, значит, нанесены они были сразу же по удушении; другие – бескровны.
– Получается, что убийца сидел возле трупа целую ночь и периодически наносил удары?
– Получается, что так, – выпустил белую струю папиросного дыма Чиж. – Убийца, я думаю, человек неуравновешенный, и злость вскипала в нём через какие-то промежутки времени.
– Почему же он не скрылся сразу, а стал дожидаться утра? – спросил начальник сыскной полиции и, не дожидаясь ответа, рассказал о том, как утром убийца не растерялся, а попросил коридорного разбудить девицу через час.
– Здесь я ничего не могу вам сказать, – сказал Стеценко. – Прямо-таки… – запнувшись, он не договорил.
