Через час самолет поднялся в воздух, махнул нам на прощание крылом и скрылся за редкими облаками.
Ну, вот мы на пороге новой, давно желанной жизни!
До вечера успели поставить еще одну палатку, заготовить дров и установить рацию.
День угасал. Скрылось солнце. Отблеском вечерней зари осветились лагерь, макушки тополей и вершины гор, но мало-помалу и этот свет исчез. Появилась звезда, потом вторая, и плотная ночь окутала лагерь. К нам в палатку пришел Закусин. Геннадий, забившись в угол, принимал радиограммы.
– Проводники наши прибыли? – спросил я Закусина.
– Тут где-то на морях живут с оленями, километрах в десяти от озера. Давно ждут вас. Вчера приезжал за продуктами Улукиткан. Ему за восемьдесят перевалило, высох весь. А какой чудесный старичок! Что ни слово, то мудрость житейская. Живая летопись эвенков. Мы тут с ним посидели с полчаса за чаем, и он уехал, а я все время думаю: как может человек в таком возрасте столько хранить в своей памяти? Посуди сам, он мне рассказал подробно, как пробраться отсюда до Чагарских гольцов и к вершинам Шевли. «Ты недавно тут был?» – спросил я его. «Что ты, – говорит он, – однако, лет пятьдесят, больше». А рассказал, будто на карту смотрел. Есть же такие люди!
Я ему ничего не ответил. Я не могу равнодушно слышать имя Улукиткана. Не дождусь момента, когда наконец-то после зимней разлуки обниму старика, услышу его кроткий голос. Этот старый эвенк слишком дорог мне, и не потому, что не раз спасал мою жизнь, – дорог как человек, обладающий удивительным проникновением в душу человека, в отношения людей и в тайны природы. Он мой друг, спутник, советчик. Наши с ним путешествия – для меня сплошные открытия. Благодаря Улукиткану я полюбил скудную и суровую природу этого края, она стала еще более понятна и близка мне.
Завтра утром непременно пойду на море, к нему на стоянку.
Мы молча пьем чай.
– Есть неприятное сообщение от Плоткина, – вдруг заявляет Геннадий, отрываясь от аппарата и передавая мне радиограмму, принятую из штаба.
– «Только что получили “молнию” от наблюдателя Виноградова с побережья Охотского моря следующего содержания: по пути на свой участок заезжал в подразделение Королева к Алгычанскому пику, где они работают. Нашел палатку, занесенную снегом, но людей там не оказалось. По всему видно, люди ушли из лагеря ненадолго и заблудились или погибли. В течение двух дней искали, но безрезультатно, никаких следов нет. Необходимо срочно организовать поиски. В горах сейчас небывалый холод. Работа на пике Королевым, вероятно, закончена; видел на вершине отстроенную пирамиду. Молнируйте ваше решение. Виноградов».
Я еще и еще раз прочел радиограмму вслух и как-то сразу вспомнил наш последний разговор с Трофимом. Теперь мне показалось, что он остался далеко не законченным и Королев увез с собой тяжелые, угнетавшие его сомнения, в которых я не мог разобраться до конца. Мысли одна за другой, словно метелица, закружились в голове…
– Не может быть, чтобы заблудились! Горы не тайга, а вот настроение у него… – Василий Николаевич не закончил фразу.
С минуту длилось молчание. Случайный ветер, ворвавшись в палатку, погасил свечу. На реке глухо треснул лед.
– В горах все может случиться! Долго ли оборваться, а то и замерзнуть! Отправьте нас на розыски, ребята у меня надежные, – заговорил взволнованно Закусин.
Мищенко зажег свечу, и снова наступила тишина.
