– На плоту уплыву… – упрямится тот.
– На плоту? А знаешь ты, как вяжется плот и можно ли по Зее плыть? За первым поворотом пропадешь.
– Э-э, какой люди! – возмущается Улукиткан. – Куда идет – не знает, что слепой. Тут дурной тайга, кричи, зови, никто не придет…
– Зачем ты ушел от Глухова? Что произошло у вас?
– Говорю, ничего, ушел, и все!
– Чего вы к парню пристали? – улыбается Трофим. – Сейчас пообедаем, настроение у него исправится, он и сам все расскажет.
Пока готовили обед, я заглянул в его рюкзак и поразился, с каким мизерным запасом продовольствия этот человек решил пересечь огромное пространство, отделяющее его от населенных мест. Пригоршни три хлебных крошек, две банки мясных консервов, узелок соли и три кусочка сахару не первой свежести – вот и все. Ни топора нет, ни котелка, ни ложки, ни лоскута для заплаток. Только безумец мог отважиться на такой шаг. Или какие-то особые обстоятельства заставили его внезапно бежать из подразделения, прихватив что попалось под руку.
– Как же ты, Глеб, хотел сделать плот? – спрашиваю я. – Ведь у тебя и топора нет.
– Натаскал бы валежника…
– Из валежника плоты не вяжут, сразу на дно пойдешь. Нужен сухостой, а его без топора не возьмешь.
Глеб молчит, но взгляд его отмяк.
– Может, закурить дадите? – говорит он просящим, извиняющимся тоном.
– Так бы давно, с этого и надо было тебе начинать. Садись рядом. С хорошим человеком приятно посидеть, – приглашает Василий Николаевич. – Вот тебе кисет, закуривай. Бумажка есть?
– Ничего у меня нет…
– Ну и путешественник! Сколько тебе лет?
– Девятнадцать.
– Говоришь, уже пожил? Внуки есть?
От неожиданности Глеб смеется, широко раскрывая рот.
– Да ты ведь веселый парень, чего притворяешься? – И Василий Николаевич протягивает ему сложенную узкой лентой газету.
Все стали сворачивать цигарки.
Не курил Глеб, видимо, долго. Глотает дым жадно и рассматривает нас помутневшими глазами.
Нам ничего не оставалось, как взять его с собою, независимо от того, хочет он этого или нет. Хорошо, что все так удачно сложилось, иначе он погиб бы, не пройдя и одной трети намеченного расстояния: развязка настала бы куда раньше, тайга безжалостна к беспомощным.
После обеда мы сразу стали готовиться в путь. Животные так и не покормились. В лесу предгрозовая духота и комариный гул. Я предложил Глебу положить свою котомку на вьюк оленя, еще не зная, как он будет реагировать на наше решение взять его с собой. Парень повиновался.
По молчаливому сговору он стал нашим спутником.
Вечером я дам распоряжение начальнику партии Лемешу срочно посетить подразделение Глухова и выяснить обстоятельства, при которых ушел от него Глеб.
Было пять часов, когда караван вышел к отрогам и взял направление на Становой.
Глеб отставал, и нам часто приходилось останавливаться, дожидаться его. Какое-то удивительное равнодушие жило в этом парне.
– Ты пошевеливай ногами, всех задерживаешь! – кричит ему Василий Николаевич. Но ему хоть бы что!
Тучи несли на могучих плечах дождь, воздух холодел. Далеко над хребтом сверкала молния.
Улукиткан с опаской поглядывал на небо, поторапливал уставших животных. Ему непременно хотелось дотащиться до устья реки Лючи. Там и место затишнее и хороший корм для оленей. Вот караван вынырнул из высокоствольной береговой тайги, прошел краем горы и уперся в отрог, обрывающийся небольшой скалой у реки. Это и было устье Лючи.
