В небе прорезалась звезда. Как мы обрадовались ей! А вот на востоке резкой чертою отделилось от горы небо. Светает! Чувствуется, что еще немного, и природа торопливо начнет приводить себя в порядок после этой ночи. Но неуемная река продолжает раздвигать берега, сглаживать рытвины и грязными ручейками просачиваться в глубь равнины.
Лабаз уже загружен, накрыт брезентом. Улукиткан ищет оленей, чтобы прогнать их в более безопасное место. Мы подбрасываем на плечи рюкзаки, берем топоры, ружья, бежим к скале.
Вдруг из предрассветной мути до нас долетает неясный звук: не то прокричал филин, не то взревел зверь. Мы задерживаемся. В лесу тихо, только под ногами неприятно шуршит вода, смывая хлам.
Звук повторился ближе, такой же непонятный, внушающий тревогу.
– Однако, люди кричи, – говорит Лиханов, настораживаясь.
Я напрягаю слух и чувствую, как во мне все леденеет от страшной догадки. Неужели остров… смыт?
– Спаси-и-ите… бра-атцы-ы-ы-ы! – совершенно ясно долетает с реки. Глеб! Это он взывает о помощи.
Мы бросаемся на крик. Берег уже под водою. А крик вот он… вон… проплывает мимо, уходит все дальше и дальше.
– Помоги-и… бра-а-а… – еле слышится из-за кривуна последняя мольба о спасении.
Василий Николаевич и Трофим молча сжимают шапки. На их сосредоточенных лицах чувство вины. Я не могу прийти в себя от всего случившегося, не знаю, что делать. Напрасно всматриваюсь в побелевшее пространство, прислушиваюсь к всплеску волн разгулявшейся реки. Там уже ничто не напоминает о существовании Глеба…
Издалека кричит Улукиткан, заставляет немедля вернуться. Мы бросаемся к скале. Вода уже преградила нам путь, хлещет мутью по ярам, заливает колодцы, тащит мусор. Нам ничего не остается, как идти напрямик, – теперь дорога каждая минута. Напрягаем все силы, бредем по пояс в холодной воде, словно бегущей с ледников. Под ногами невидимый валежник. Лиханов боится воды, побледнел, его ведет за руку Василий Николаевич.
И все же, усталые, мокрые, мы добрались до края россыпи. Когда оглянулись, увидели, что где-то у скалы вода прорвалась и кисельной гущей хлынула по лесу, затопляя низину. Но нас она не захватила. Мы уже сидели на камнях, вне опасности.
– Недолго гостил у нас Глеб… От одной беды увели, в другую попал. Судьба, что ли, его тут, на Зее… – сказал Василий Николаевич, раздеваясь и выкручивая штаны.
– Парень он был как парень и, видимо, неплохой, да дури где-то нахватался, всему перечит, работать за него должен дядя… Вот таким когда-то и я был, – вспомнил Трофим свои далекие годы беспризорности. – У меня так уж сначала жизнь кувырком пошла, не в ту сторону, да и время было другое, трудное. А он с чего кособочится, на глаза слепоту наводит? Надо было на острове спустить с него штаны и пропесочить как следует…
Улукиткан разжег костер. На его лице, в глубине маленьких глаз, спрятанных под нависшими бровями, гнев. Все молчали. Над лесом висел туман. Сквозь его просветы не столько виделось, сколько чувствовалось голубое небо, яркое, чистое, какое бывает только в июне после дождя.
Откуда-то выскочил горностай. По реке, где-то в высоте, просвистела пара гоголей. Кричали коршуны, уже выискивая добычу. Мы снова ощутили биение жизни. О Глебе вспоминали с горьким сожалением, сознавая, что в его гибели повинны и мы. Теперь нам придется заняться розысками трупа, а это очень сложно и, видимо, потребует много дней.
