Свои кривые кинжалы они прятали в широких рукавах цветастых восточных халатов или христианских ряс. Их оружие, имевшее пружинный механизм, позволяло отравленному клинку молниеносно выдвигаться вдоль запястья, превращая руку в смертоносное жало. Последнее было опасно для самих убийц: при любой царапине яд мог погубить их, прежде чем они завершат свое дело.
Секта владела сотнями замков и крепостей, разбросанных от Индии до Магриба[25]. Некоторые мусульманские правители платили ей даже что-то вроде дани – только бы оставила их в покое. Два с половиной века секта терроризировала Восток, и никто не мог с этим ничего поделать. Наконец в XIII веке их укрепления в Персии[26], Сирии и Ливане[27]пали под ударами монгольского хана Хулагу и египетского султан Бейбарса I. Восьмой глава секты молодой имам Рукн ад-дин Хуршах погиб, но остался его малолетний сын Шамс ад-дин Мухаммед. Со временем в качестве скрытого имама он возглавил уцелевших хашшашинов-ассасинов, принадлежность к которым теперь скрывалась.
Бейбарс, впрочем, не изгнал сектантов из своих владений, более того его потомки мало-помалу начали использовать их для устранения религиозных и политических противников. Тохтамыш знал о том и решил прибегнуть к помощи этих убийц. Вопрос был лишь в том, поможет ли ему атабек Барук…
Изгнанный из Сарая-Берке Тохтамыш уже два года пребывал в Сыгнаке, на краю негостеприимной Голодной степи. Небольшой пыльный город опоясывали осыпавшиеся рвы и старые, разваливающиеся кирпичные укрепления. Здесь находилось с десяток мечетей, несколько караван-сараев, базарные лавки, ремесленные мастерские, торговые склады и медресе, в котором обучались толкователи Корана. Летом здесь стояла такая жара, что казалось, вот-вот расплавится песок, а зимой налетал ледяной северо-восточный ветер, выдувавший душу из тела. Только весной, когда в садах распускались цветы, а на базарах появлялись сливы, груши, персики, гранаты, фиги и рождались ягнята, тут наслаждались жизнью.
Некогда Джучи обратил Сыгнак в пепел, и в течение столетия он вел жалкое, убогое существование, но теперь начал постепенно расцветать. Вроде задворки исламского мира, и все же не совсем так – через город пролегал древний торговый путь. По нему, позвякивая колокольцами, тысячи лет брели караваны с пряностями, персидскими коврами, сибирской пушниной, китайскими шелками и индийскими благовониями. По неведомо кем проложенному маршруту верблюды шагали вокруг Каспия, вдоль Волги и сворачивали к черноморским портам, где тюки перегружали на корабли, которые везли их дальше на запад, в страны мрака.
С заходом солнца, когда прохлада опускалась на землю, Тохтамыш любил подняться на плоскую крышу своего дворца, лечь на ковер, запрокинув руки за голову, всматриваться в черное, усыпанное звездами небо и мечтать о будущем или вспоминать прошлое.
Жизнь – тяжкое испытание для каждого, будь то безродный бродяга или знатнейший из вельмож. Не был исключением и Тохтамыш. После казни его отца правителем Белой Орды[28] Урус-ханом он бежал к Тимуру. Тот принял его, будто сына, и устроил пышный пир в его честь.
Священный долг степняка – отомстить за отца, беглец всем сердцем желал этого и получил воинов, но хан Белой Орды дважды разбил его. Впрочем, если бы Аллах творил одно добро, то разве нарекли бы его Всемогущим…
После последнего страшного поражения, когда одна часть его армии полегла, а другая разбежалась, Тохтамыш вверил жизнь своему аргамаку. Свистел ветер, кружилась и глухо гудела степь под нековаными копытами коня, и беглец слышал за спиной крики врагов, но его скакун оказался резвее. Доскакав до Сырдарьи, Тохтамыш сбросил с себя сапоги и кинулся в тихие мутные струи. Преследователи принялись стрелять, и одна из стрел ужалила в плечо, но он доплыл до противоположного берега. Нагого, окровавленного, еле живого Тохтамыша подобрал в камышах сотник Тимура Едигей.
