– А что если… – задохнулся от новой догадки Иван Никитич, – что если ее похитили и под угрозами заставили написать это письмо и составить документы с отказом от всего нажитого богатства? Она ведь, насколько я понял, дама весьма состоятельная!
– Ох, что за фантазии, – покачал головой доктор. – Запишите в свой блокнот. Выйдет неплохой роман. «Похищение купчихи».
Иван Никитич обиделся и замолчал. Некоторое время перед его мысленным взором рисовались романтические картины. Вот группа разбойников в пестрых арабских одеждах едет верхом по скалистой тропе. У одного через седло перекинуто тело похищенной женщины, ее волосы растрепались и развеваются на ветру. Хотя нет, думал Иван Никитич, от Черезболотинска до южных границ далековато выйдет, пусть лучше будут морские разбойники. И вот уже лодка скачет на серых северных волнах, пираты гребут к своему кораблю. Пленница брошена на дно лодки, в мольбе она протягивает связанные руки к похитителям, но те глухи к ее слезам. Глухи к слезам? Иван Никитич задумался, можно ли так сказать. Если это громкие рыдания, то, пожалуй, можно, но ежели это тихие слезы, то тут должна быть слепота, а не глухота. В случае же, если слово глухота употребляется как синоним бесчувственности, наверное, можно оставить и глухоту. Филологические раздумья писателя прервал доктор:
– Если Катерину Власьевну похитили и угрозами заставили написать распоряжения о наследстве, то виновного будет несложно вычислить: им окажется тот, кто выиграет, то есть тот, кто получит самый большой кусок от этого пирога.
– Вовсе необязательно самый большой кусок. Вот этот их управляющий. Как там его? Осип Петрович. Он из всех видел Катерину последним, сам свидетельствовал, что 26 августа поздним вечером повез ее в Петербург. А точно ли она была благополучна, когда доехала до города? Этот Осип мог заставить Катерину написать распоряжения о наследстве, чтобы хоть небольшую долю урвать для себя. Вы обратили внимание, с каким мрачным лицом он стоял во время всего разговора?
Лев Аркадьевич в ответ только состроил скептическую гримасу и покачал головой.
– Вы думаете, что это невозможно? – воскликнул Иван Никитич. – Но ведь если подумать, то дело может обстоять еще хуже. Злоумышленник ведь мог и вовсе избавиться от купчихи, а письмо просто-напросто подделать! Доехала ли Катерина до Петербурга тем вечером? Мало ли что соседи сказали. Могли в ночи и не рассмотреть, кто из экипажа выходил. Катерина Добыткова ведь очень богата, за такой куш бесчестный и безнравственный персонаж мог бы пойти не только на подлог, но и на кровавое преступление. Вы не находите, что это возможно?
– Вот вы же сами говорите «персонаж». Полноте, любезный Иван Никитич, мы ведь с вами сейчас о реальных людях говорим, а вы все фантазируете и сюжеты изобретаете.
– Ну простите великодушно! Должно быть, я, и правда, заигрался немного, – смутился Купря. Неужели Самойлов мог подумать, что ему хочется, чтобы какой-то из этих кровожадных вымыслов воплотился в жизнь?
– Судя по тому, как вели себя Марья Архиповна и Татьяна Савельевна, у меня сложилось впечатление, что распоряжения касательно имущества по своему содержанию удивления у них не вызвали, – задумчиво проговорил доктор. – Все, надо полагать, было поделено между членами семьи. Что же это выходит, любезный Иван Никитич, что собственные сыновья заставили ее отойти от дел? Или вовсе лишили жизни родную мать? Нет, я никак не могу себе такого представить. Я вражды или особенных раздоров в этом доме не замечал, а я ведь часто у них бываю.
