Ни один народ не придумал столько красивых сказок о себе, сколько сочинили мы. Особенно любим мы распространяться о своей душе. Она у нас щедрая, отзывчивая, при этом еще и страшно загадочная. Нас послушать, у нас не душа – а кот в мешке. А ведь в большинстве своих поступков русский человек совершенно предсказуем. Куда он бросит мусор: в урну или на тротуар? Высморкается в носовой платок или под ноги прохожим? Оставит машину на стоянке или где придется? Соврет или скажет правду? Украдет, если представится возможность? Выругается матом при женщине? Пролезет без очереди? За кого проголосует на следующих выборах? То-то и оно, что все про него известно наперед! И никакого кота в мешке!
А ты не думал, Кит, что, возможно, именно в этом и был смысл русской революции: в окончательном разрыве с Европой? Не в свержении самодержавия, конечно, нет! Мы ничего не имеем против самодержавия: большевики сразу же установили кровавую диктатуру, которая в несколько ослабленном виде держится и до нашего времени. Глубинной целью русской революции, несознаваемой нашим дремучим народом, было уничтожение ростков европейской цивилизации, – виноградной лозы, привитой Петром к дикому, косматому русскому карагачу.
Мы не любим учиться. В Европе университеты возникали уже в XII веке, а у нас вплоть до второй половины 19 века не существовало школ для крестьянских детей; в результате еще сто лет назад 80 процентов населения оставалось безграмотным. И никакой потребности в образовании оно, наше население, не испытывало. Зачем нам учиться? Чему? Мы и так все знаем. Последние опросы показывают, что 75 процентов россиян и сегодня считает, что учиться им нечего.
Русский народ всегда инстинктивно ненавидел европейское просвещение, носителем которого являлась русская интеллигенция. Представителем которой, к слову сказать, ты, Кит, являешься, пусть и не вполне типичным. Ни в одной стране мира интеллигенция не совершала таких страшных преступлений и таких героических подвигов ради свободы своего народа, как в России. И ни в одной стране мира народ с таким зверским остервенением не терзал, не мучил, не топтал и не убивал свою интеллигенцию.
Образованное сословие вырубили под корень, выжгли землю, из которой оно вырастало, и посыпали пеплом и солью. И наступили Гаврюшкины, Ляли и Брыкины. Аминь.
***
Серпер привела с собой толстую, коротконогую бухгалтершу, не то татарку, не то казашку, очень кокетливую; худую, молчаливую, белоглазую, бесцветную женщину, по имени Вера, и исключительно уродливую особу женского пола, с глубоким сексуальным голосом, которую Серпер представила как мастера «горячих продаж по телефону». Все дамы были ровесницы Светы: от тридцати до тридцати пяти лет; их она называла «своей командой».
Среди Норовских подчиненных крутился симпатичный улыбчивый паренек, Гена Шишкин, лет двадцати семи. Числился он ведущим специалистом, но в чем именно Гена Шишкин специализировался, Норов никак не мог запомнить. Проку от него не было, но и выгонять было жалко; зла он никому не причинял; отличался предупредительностью и услужливостью, к тому же имел семью, – на его рабочем столе стояла фотография двух симпатичных детишек. Серпер искала коммерческого директора, и Норов предложил ей попробовать Гену, авось сгодится?
В команду Серпер добавила еще и юриста, который, по ее словам, хорошо разбирался в хозяйственном праве и обладал полезными связями в нужных инстанциях. Норову юрист показался косноязычным пьяницей, о чем он и сообщил Серпер. Та, вероятно, передала его слова юристу, потому что с тех пор тот его боялся, как огня, и при появлении Норова в «Наружной рекламе» запирался в своем кабинете.
