Норов заказал бокал красного местного вина себе и розового, помягче, – Анне; от десертов она отказалась. Укрыв пледом ноги, зажмурившись и запрокинув к солнцу бледное красивое лицо, она молча наслаждалась теплом.
–Можно я возьму твой плед? – попросила она, открывая глаза.
–Конечно, мне он все равно ни к чему. Тебе холодно?
Она укуталась пледом поверх пуховика.
–Знобит немного, должно быть, после перелета,– с виноватой улыбкой ответила она. – Почти восемнадцать часов в дороге! Из Саратова в Москву, потом во Франкфурт, из Франкфурта – в Тулузу. Да и не выспалась.
Она выглядела утомленной; легкий макияж не скрывал теней под большими глазами.
–Хочешь, вернемся?
–Нет, нет! Тут так хорошо! Тепло.
–Март. Термометр в машине показывал шестнадцать, а когда ты прилетела, было двадцать.
–Двадцать градусов! С ума сойти. А у нас ночью минус десять…
Из кафе вышел невысокий блондин лет тридцати пяти, в узких черных брюках, цветном жилете и щегольском бордовом шарфе, завязанном вокруг горла. Сощурившись на солнце, он огляделся, увидел Норова с Анной и подошел:
–Salut Paul! Ca va?
–Merci, Daniel, рas mal. Анна, это Даниэль, Даниэль это Анна.
Последовал обмен приветствиями.
–Впервые у нас? – спросил Даниэль.
Анна кивнула:
–Сегодня прилетела.
–Нравится?
–Очень.
–Сегодня – хороший денек, вам повезло. Profitez. (Пользуйтесь). Не хотите попробовать профитроли? Рекомендую. Наш кондитер ими гордится.
–У вас тут свой кондитер?
–И очень хороший.
–С ума сойти!
–Принести?
–Спасибо, может быть, позже.
Даниэль вежливо улыбнулся и вновь скрылся в помещении.
–Владелец? – спросила Анна. – Вид хозяйский.
–Даниэль Кузинье. Вообще-то салон принадлежит его жене, мадам Кузинье. Он – скорее при ней.
–Он сам обслуживает посетителей?
–Ну да. Есть еще сменная официантка, которая принимала у нас заказ.
–У нас владелец нипочем не стал бы сам обслуживать. Нанял бы официантку или даже двух…
–И еще бармена. И, конечно, уборщицу-таджичку, потому что не будут же бармен и официанты мыть туалет. Всем им он бы стал зажимать зарплату, бармен и официанты принялись бы воровать, а таджичка – разводить грязь. В результате заведение закрылось бы через полгода из-за убытков, не заплатив положенной аренды. А называлось бы оно «Элит».
–Или «Версаль»,– улыбаясь, добавила Анна.– «Версаль» у нас тоже очень популярен.
–Март – мой любимый месяц. В апреле тут гораздо хуже, дожди. Январь тут тоже хорош, но прохладнее. Летом аборигены устают от жары и туристов, а зимой и весной они очень милы: оживают, наряжаются. Ярмарки, фестивали, концерты, – празднично.
–Ты что-нибудь читаешь?
–О, много! Раньше не хватало времени, зато последние годы наверстывал с жадностью.
–Философию?
–Не для моего ума. Не понимаю абстракций,– скучно, холодно. В основном, историю.
–Русскую?
–Русскую в первую очередь.
–И какое впечатление?
–Слишком много зверства. Гордые красивые страницы тоже есть, но как их мало! Мне хотелось понять, как мы оказались в такой яме.
–И как же мы в ней оказались?
–Ну, если в двух словах, то мы из нее и не вылезали. Как свалились в нее тысячу с лишним лет назад, так и сидим. Начали с рабства у полукочевых хазарских орд, а заканчиваем сырьевым придатком Китая. Ничего достойного, по большому счету, не изобрели, кроме мата. Тысячу лет распродавали свои природные ресурсы, вырубали леса, уничтожали зверье, поганили землю. Убивали друг друга, обманывали, продавали. Вот, собственно, общий смысл нашей героической истории. Грустно и больно.
