К концу октября в группе бокса осталась лишь пятая часть от тех, кто пришел в сентябре. Норов остался, «перетерпел», как выражался его тренер.
* * *
–Если хочешь отвлечься, могу рассказать тебе кое-что любопытное про твоего приятеля Жерома Камарка,– весело сообщила Анна.– Вчера перед сном успела порыться в интернете. Он, оказывается, маркиз не в полный рост и даже не по пояс, – Ляля, наверное, будет очень огорчена. Титул присвоил его дедушка, который купил замок Камарк и стал называть себя маркизом Камарком. Поскольку титулов во Франции официально не существует, нахального дедушку никто не одернул, тем более что замок он отреставрировал на собственные средства, вложил в него большие деньги, хорошее дело сделал.
–А чем дедушка раньше занимался?
–Дедушка, похоже, был авантюристом, сменил десяток профессий от страхового агента до продавца бытовой техники, но главным его достижением стало то, что он женился на богатой еврейке, вдове крупного коммерсанта. У них был единственный сын – отец Жерома.
–Так вот откуда у Жерома этот палестинский зной в глазах!
–У него, между прочим, и мать еврейка.
–Это – которая возглавляет комиссию по французскому дворянству? Как это по-французски! Французская знать с незапамятных времен смешивалась с богатыми евреями, для них это дело обычное. Поскреби русского аристократа, обнаружишь татарина, поскреби французского, найдешь еврея.
–На покупку и реставрацию замка ушла большая часть бабушкиных денег, а отец Жерома прогулял и свое наследство, и приданое жены, так что бедному Жерому кроме титула ничего не досталось. Папаша разбился на машине, нетрезвый сел за руль; вдова и дети устроили преждевременно усопшему маркизу пышные похороны. Французская аристократия оплакала его кончину.
–Наверное, титул помогает Жерому в его профессии. Одно дело – купить шато у заурядного агента по торговле недвижимостью, совсем другое – у маркиза! Уровень доверия повышается на порядок.
В средние века Броз-сюр-Тарн был маленьким городком, но постепенно разросся и теперь насчитывал уже около десяти тысяч жителей, что по французским меркам делало его серьезной административной единицей. Он тянулся вдоль Тарна, километров на пять, выходя на реку древней крепостной стеной, вернее, ее сохранившейся частью.
Через весь его центр проходила широкая полоса парковки для машин, казавшаяся непропорционально огромной для скромных городских размеров. В будни она по большей части пустовала, но по субботам, в рыночный день, здесь в два ряда выстраивались фургоны и прилавки торговцев, покупатели съезжались со всей округи, становилось очень оживленно.
Норов и Анна приехали в начале одиннадцатого; утро вновь выдалось солнечным, день обещал быть теплым, как и накануне. Свободных мест для парковки уже не было ни на стоянках, ни на тротуарах перед домами. Французы обычно не бросают машины, где попало, но рыночные дни составляют исключение, полиция смотрит сквозь пальцы на нарушения.
Зная секреты местных улиц, Норов свернув в проулок, ловко припарковал машину во дворе в двух шагах от рынка, и они с Анной в людском потоке неспешно побрели вдоль рядов. Как ни страшна была угроза пандемии, но французская жизнерадостность брала над ней верх, и атмосфера на рынке царила праздничная. Тут и там активисты раздавали листовки; соседи и знакомые, заметив друг друга, останавливались, целовались и тут же вступали в оживленный разговор, мешая общему движению; их безропотно огибали. Манерные, немолодые гомосексуалисты плыли, держась за руки, бросая высокомерные взгляды на прилавки. Экстравагантные живописные оборванцы курили в сторонке и пили кофе из бумажных стаканчиков, с важностью обсуждая, куда катится мир. Масок не носил никто.
