Маргарита сняла плащ и прошла на кухню, пристроила сумку на стул. Вымыла руки и прошла в комнату к бабушке. Старушка дремала в своей кровати, но увидев правнучку и внучку, проснулась и выразила готовность «покушать».
– Вы извините, мне нужно бабушку покормить, а то она целый день почти ничего не ест, меня ждет, – и Маргарита снова вернулась на кухню что-то подогреть для старушки.
Максим мялся в коридоре, сняв куртку, а девчонка, прибежав на кухню, залезла в мамину сумку и начала доставать оттуда сушки, хлебные палочки и что-то еще, наверняка добытое мамой на хлебобулочном комбинате.
– Проходите сюда на кухню, присядьте. Сейчас я и бабушку сюда приведу, – сказала Маргарита.
– Как тебя зовут? – спросил Максим у дочки Маргариты, присаживаясь на табурет.
– Таня, – ответила та, она сидела на крохотном угловом диванчике и что-то пила из чашки.
– В честь прабабушки, – пояснила Маргарита.
– Вы не возражаете, если я запишу нашу беседу с Татьяной Семеновной на диктофон? – спросил Макс у Маргариты.
– Нет, пожалуйста. Если она вообще что-то станет говорить.
Минут через десять старушка была извлечена из цепких объятий постели и приковыляла под руку с внучкой на кухню. Глаза ее были потухшими и безразличными, но увидев Максима, она вдруг вся оживилась, приосанилась, стала поправлять волосы и поясок на своем байковом халате.
– Добрый вечер, – сказал Максим.
– Здравствуй, – произнесла она вполне бодро, затем остановилась на полпути и стала внимательно изучать незнакомца, держась за спинку стула.
– Бабуль, это следователь из Москвы, ему надо с тобой поговорить, – громко сказала Маргарита.
Максим не стал поправлять сказанное, он не горел желанием объяснять старушке кто такой частный детектив. Маргарита усадила бабушку на соседний табурет с Максимом, который сидел в торце стола, чтобы не занимать весь проход на тесной кухне. Макс положил диктофон между ними на стол и громко спросил:
– Татьяна Семеновна, как вы себя чувствуете?
– Хорошо, милок, спасибо, для моих восьмидесяти восьми вполне неплохо.
– А в больнице вы долго лежали?
– Нет, недолго, сказали иди домой помирай, – ответила она.
– Бабушка лежала неделю с животом, у нее хронический панкреатит обострился, – ответила Маргарита, удивленно поглядывая на разговорившуюся бабушку и наливая ей суп в небольшую тарелку. – Вам чай налить?
– Нет, спасибо, не беспокойтесь, – ответил Макс.
– Скажите, Татьяна Семеновна, а когда с вами та девушка в палате лежала, Вика, кто-то приходил ее навещать, вы видели?
– Да, к ней всё парень ходил.
– Один и тот же?
– Да.
Старушка не начинала есть, она беседовала. Смотрела на Максима своими выцветшими красками когда-то голубых глаз с неподдельным интересом. Моргала и часто вытирала сами собой неизвестно отчего вытекающие на морщинистые щеки слезы скомканным платочком, который убирала в рукав халата. «Интересно», – подумал Максим, – «почему она не стала разговаривать с милицией?».
– А как он выглядел, парень тот, сможете описать?
– Да как обычно сейчас вся молодежь выглядит. Худой, патлатый, в рваных штанах.
– А в тот день, когда ее убили, кто приходил?
– Ее убили? Когда? Вот несчастье, – теперь ее взгляд выражал задумчивость и неподдельный ужас.
«О, Альцгеймер, похоже, действительно присутствует», – подумал Максим.
– Бабуль, ты же мне сама рассказывала, ты забыла? – спросила Маргарита.
– А может и говорила, но все равно ужас. Там мне что-то кололи, капельницы, я спала много.
