Алексей продолжал шутить, находясь в центре всеобщего внимания.
Урок биологии. У доски матерый двоечник Валера Гарин. Училка продолжает его пытать:
– Ответь хотя бы на такой вопрос: у жены первая группа крови, у отца четвертая. Какая группа крови может быть у ребенка?
– Пятая?! – пытается угадать Валера.
– Не поняла… – говорит биологичка.
– Ну, четыре плюс один ведь будет пять?
Класс ржет. Громче всех Леша.
– Соломко! – строго говорит учительница. – Может, ты ответишь?
– Знаете, Ольга Петровна, смешнее, чем Гарин, ответить уже невозможно.
– Соломко, я жду правильный, а не дурацкий ответ!
– Чтобы ответить на этот вопрос правильно, мне не хватает данных.
– Каких еще данных?!
– Группы крови любовника.
– Вон из класса!
Химия:
– Менделеев изобрел таблицу периодических элементов во сне. Соломко, может, ты тоже что-то хорошее изобретешь? Вот что тебе снится?
– Если изучить содержание моих снов, то я мог бы изобрести секс. Но боюсь, его уже кто-то изобрел до меня.
Алексей острил не потому, что хотел как-то выпендриться. Вовсе нет. Это было в крови и приносило удовольствие. А как именно в его голове рождались шутки, каков механизм – Леша понять не мог. А как тут понять, если вначале сказал, а потом уже понял, что именно сказал?!
Часто его остроты «шли в народ», и через какое-то время Леша с радостным удивлением слышал их в виде анекдотов.
А более всего Соломко любил уроки литературы. Здесь он действовал уже с заранее обдуманными намерениями и отрывался по полной. Особенно в письменных работах. В сочинении, посвященном поэме «Евгений Онегин», Алексей, например, рассуждал так:
«Александр Сергеевич Пушкин, с его глубоким знанием людей, а особенно женщин, не мог написать: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Тут какая-то досадная ошибка, какое-то недоразумение. Скорее всего, изначально было: «Но я другому отдана, и буду год ему верна».
Сочинение на тему «Что такое счастье» Леша начал с эпиграфа:
«Счастье – это когда тебя понимают… сочувствуют, но ничем помочь не могут»…
Свое отношение к творчеству Толстого Алексей сформулировал так:
«Если б Лев Николаевич писал покороче, то роман „Война и мир“ вышел бы гораздо сильнее».
Апофеозом деструктивной деятельности Алексея стало письмо в Министерство образования, под которым Леша собрал более ста подписей. В письме говорилось:
«Мы, учащиеся 17-й школы для особо одаренных детей, хотим честно признаться, что не въезжаем в гениальное произведение Достоевского „Преступление и наказание“. К сожалению, до понимания „классика“ мы еще не доросли. А посему просим исключить этот роман из школьной программы. И вообще, какой идиот решил, что дети обязательно должны прочесть „Идиот“?!»
В старших классах литературу преподавал Наум Исаакович Бронштейн, относившийся к Лешиным художествам благожелательно. У Алексея даже возникало ощущение, что они с учителем состоят в каком-то тайном заговоре против человечества. Однако письмо в Министерство Наум Исаакович изъял, пояснив Алексею следующее:
– Понимаете, Алексей Сергеевич, если вы хотите добиться успеха в условиях нашего достаточно консервативного общества, вам необходимо иногда придерживаться общепринятых взглядов и норм поведения… – учитель сделал паузу. – Но дулю в кармане, конечно, можете держать! – добавил он.
– Об этой дуле мне уже говорил мой отец.
– Ну и правильно! – обрадовался Наум Исаакович. – Ваш папа – умнейшей души человек!
