Юлия перегибается назад, чтобы проверить старика, а потом все-таки подает голос:
– Спасибо, что помогла выбраться.
Я не отвечаю.
Будто у меня был выбор!
– Кто ты такая? – девчонка не отстает, – как ты попала в «Фациес Венена»? Как твое настоящее имя? Ливия?
– Отъебись от меня, – рявкаю я.
– Можно было бы и повежливее, – ощеривается Юлия, – мы в одной лодке, нам не помешало бы узнать друг друга получше и… найти общий язык, – добавляет она, подумав.
– Нет.
Я не собираюсь «искать с ней общий язык» после того, как она трахалась с Креоном Прэтором. То, что его язык (и не только!) побывал в ее щели – уже достаточный повод, чтобы ее ненавидеть, хотя, безусловно, хватает других.
Она заварила всю эту кашу.
– Ладно, – цедит Юлия, – ладно. Но я понимаю, почему ты предпочла прикидываться цепным псом режима. Ты тоже не хотела попасть в этот долбанный центр?
«Цепной пес режима» – передразниваю я про себя.
Она все еще ищет хоть какие-то точки соприкосновения. Мне плевать. Пошла она к дьяволу.
– «Пес режима», – повторяю я, – каждый выживает, как может. Согласись, мой способ был действеннее твоего.
Я все же это сказал. Признал, что Юлия в чем-то права. Да, я не Ливий Велатус. Он был тихим, почтенным и обходительным. Юлия на свою беду ткнула меня в то, что никакой я не Ливий. Человек, которым я был до него, не лез за словом в карман и не пытался пощадить чувства собеседника.
Как и самого собеседника.
– Выживание стоит того, чтобы пытать и убивать людей?! – возмущается Юлия.
– Именно поэтому оно и называется выживанием, – заявляю я, – приходится делать всякие неприятные вещи.
Меня забавит, как вытягивается ее лицо. О, прекрасная, высокоморальная Юлия Силва! Извини, но тебя трудно воспринимать всерьез, когда в твоих волосах висят комки не то блевотины, не то мерзкой тюремной стряпни. Девчонка и сама пахнет не лучше, чем смрадный дедок на заднем сидении.
– Или ты делала все это, чтобы заслужить одобрение центуриона? – не унимается Юлия, – чтобы ему понравиться?
Ах, ты скользкая тварь!
Ей сказочно повезло, что мои руки сжимают руль, и я не хочу погибнуть в аварии, отвлекшись от управления, чтобы прописать ей по физиономии.
Удар ниже пояса. Хорошо, что у меня там нет ничего лишнего – ни в прямом, ни в переносном смысле.
Колесница подпрыгивает на кочке и будит старика. Он кряхтит и бубнит что-то нечленораздельное себе в бороду. В его присутствии мы с Юлией не можем продолжать нашу грызню
– О! – восклицает дед, озираясь по сторонам, – пошти приехали. Тормоши!
Я останавливаюсь на обочине, но не вижу никакого летательного аппарата. Честно, я сильно сомневаюсь, что он вообще существует. Вокруг нас сплошной лес. Лес, в котором мы все умрем.
Дедок вываливается из колесницы, и, без помощи Юлии, бодро припускает во мрак, пролегающий меж стволов и кустарников. Нам не остается ничего, как пойти за ним. Колесницу быстро найдут. Затеряться в лесу будет разумнее.
Небо над верхушками деревьев светлеет, а утренние птицы смолкают, заслышав наши шаги. Почва влажная и, увязая сапогами в грязи, я прикидываю – есть ли здесь какие-то хищники? Будет глупо, если, сбежав из тюрьмы, мы погибнем, став чьим-нибудь завтраком.
Наконец лес кончается, и за молодой порослью показывается неопрятная деревянная постройка. Вероятно, она сохранилась с прежних времен, когда эти места были заселены людьми, и каждый участок занимали чья-нибудь ферма или хозяйство.
