– Ган умер, – повторяет Брайди, с раздражением глядя на мужчину.
– Значит, из мертвых вы видите только меня?
– Выходит, что так.
– А как же мистер Дивайн?
На лице Брайди отображается недоумение.
– Ваш покойный муж, – напоминает Руби. – Его-то вы должны видеть?
– Не случалось.
– То есть получается, что для вас я особенный? Вы удивлены, Бриджет? Смущены?
– Меня ничто не удивляет и не смущает.
– Вот как? – С минуту он раздумывает. Потом: – Можно, я пойду с вами, посмотрю, что вы там будете делать в крипте?
– Нельзя.
Брайди идет меж могилами. Руби ступает рядом. Незашнурованные ботинки придают вальяжность его пружинистой боксерской походке.
В конце тропинки она останавливается и поворачивается к нему.
– У меня галлюцинации. – Брайди кусает губу. – Вы снитесь мне наяву. Некоторое время назад я выкурила кое-что возбуждающее фантазию…
– Пустая трубка… – понимающе кивает Руби. – Решили наведаться в гости к Кубла-хану? [6]
Брайди в замешательстве.
Руби кивает на свои обмотанные бинтами руки.
– Доктор, что дежурил у ринга, декламировал, пока накладывал мне повязки.
Они доходят до часовни, и Брайди протягивает ему руку.
– Здесь мы расстанемся.
На лице Руби появляется обаятельная улыбка, которая тотчас же придает задорную форму его сказочным усам. При жизни глаза у него были красивые – темно-карие, как черная патока. И после его смерти они по-прежнему пытливые, полнятся озорством и лукавинкой.
– Бриджет, я с удовольствием пожал бы вам ру-ку, но…
– Разумеется. – Брайди опускает руку. – Доброго вам дня, Руби Дойл.
Она входит в часовню.
– Бриджет, я подожду вас здесь, – кричит ей вдогонку мертвец. – Покурю пока.
Руби Дойл провожает ее взглядом. Она совсем не изменилась, благослови Господь ее душу. По-прежнему сама себе хозяйка – это сразу видно: подбородок вскинут, плечи отведены назад, ровный взгляд зеленых глаз. Любого пересмотрит. Судя по ее речи, наряду, манере держать себя, она преуспевает в жизни.
Если б не тот неотразимый сердитый взгляд и волосы, которые не спутаешь ни с какими другими, узнал бы он ее? С другой стороны, сердце всегда узнает тех, кого оно когда-то давно любило, – невзирая на новый покров и новые песни, что вводят в заблуждение глаза и слух. Известны ли Руби истории, что окружают Брайди? Что ее, бездомного ирландского крысенка, подобрал в трущобах некий благородный врач, выдавший девочку (а вот это уже сказки!) за осиротевшую дочь одного знаменитого дублинского доктора. Что, несмотря на свой респектабельный облик (как гласит молва в среде местного сброда), она носит на бедре пристегнутый кинжал и в каблуках своих ботинок прячет ядовитые иглы. Что она прямолинейна, всех мужчин и женщин судит одинаково – независимо от их положения и репутации, глубоко сочувствует чужому горю, пьет не пьянея и не фальшивит, когда поет. Дойл бредет к своему излюбленному местечку, чтобы поразмыслить обо всем, что он знает и не знает о Брайди Дивайн, и раскуривает трубку свирепым синим огнем из потустороннего мира.
* * *
Викарий Хайгейтской часовни силится открыть запертую дверь крипты. Воротник его пальто поднят, шляпа низко надвинута на лоб. Когда он видит Брайди, лоб его выдает удивление, которое сменяется недовольством, едва она напоминает ему о цели своего визита. Приходской священник-де ожидает ее в связи с одним деликатным делом: в крипте был обнаружен замурованный в стене труп. Викарий награждает Брайди взглядом, в котором сквозит глубокая неприязнь, и, наконец-то сумев отворить дверь, ведет ее в крипту.
