– Не… – смекнул Ловчан. – Не о том ты, Розмич, думаешь. Зубы мне сейчас заговариваешь, так?
Ловчана не зря считали смышлёным. Одного взгляда на Розмича оказалось достаточно, чтобы догадаться.
– Чё? – заговорщицки зашептал собеседник. – Неужто так глянулась, что даже от лучшего друга скрыть хотел?
Вопреки желаниям Розмича, щёки вмиг покрылись ярким румянцем, который даже густая щетина скрыть не смогла. Ловчан даже присвистнул.
За Розмичем девки всегда табунами бегали. Одна, особо влюблённая, даже в гридню как-то пробралась – смеху на весь княжеский двор было. А он убегал, но не слишком рьяно. Некоторым позволял-таки затянуть себя в сети, затащить на сеновал или укромную лесную полянку. Но на том любовь, как правило, и кончалась.
Осуждать за такое никто не думал. С давних времён заведено – ребёнок, рождённый от бравого воина, удачу в дом приносит, особливо мальчик. У ворот девки, от дружинника родившей, целая череда сватов выстраивается: выбирай – не хочу.
Но, как бы ни ценили дружинники свободу и разгульную жизнь, каждый хоть раз всерьёз влюблялся, а вот Розмич будто каменный. Косы на кулак наматывал, и только. А над соратниками, что со вздохами о девках рассказывали, шутил и смеялся во всё горло. И вот… такая перемена! То-то Ловчан последний день друга не узнаёт!
– Правду говорят… – лукаво протянул он. – И на старуху проруха бывает.
Розмич вспыхнул пуще прежнего, ладони превратились в кулаки.
– Скажешь кому – шею сверну! – прошипел он.
– Тихо! Тихо! – смешно взмолился Ловчан и покосился в сторону Затеи.
Розмич заскрежетал зубами, понимая – одним этим взглядом Ловчан перед всеми корабельщиками разоблачил. Приготовился отбиваться от насмешек, крошить зубы и ломать ноги и бесконечно удивился, когда понял – вокруг ничего не изменилось. Тот же гомон, те же шутки-прибаутки, в которые звонким колокольчиком вплетается смех синеглазой Затеи.
– Расслабься, – посоветовал бывалый в таких делах Ловчан. – Когда любишь, всегда кажется, будто каждый об этом догадывается и посмеивается.
– А чё делать-то? – тупо спросил Розмич.
– Разберёмся, – хитро пообещал собеседник, чем окончательно вогнал друга в краску.
На Ладоге ветер помогал им всю дорогу, не изменил он себе и когда вошли в обширное устье какой-то реки, распугав рыбацкие лодки, и стали медленно подниматься против неспешного течения.
– Что за воды? – спросил Розмич у купца.
– Это Свирь. А дальше – Оять будет. Молись ветру западному, потому как иначе не то что на вёслах, бечевою идтить придётся.
Мокрые, поросшие камышом берега стелились низко, правый затем слегка поднимался, песчаный и бористый, по самому краю пушистый вереском вперемешку с брусникой.
– Кабы нам пороги одолеть, считай половина пути позади! – посерьёзнел Жедан.
– Но ты же хаживал здесь, и ничего? Живой! – отозвался Розмич.
– Ходил, да не на одной лодье. Тремя. Не то страх, что пороги. Мало нас, коль врасплох на стоянке застанут, не отобьёмся. Ты ухо востро держи, воин! И на баб меньше пялься, – уже совсем серьёзно продолжил купец.
– Тогда скажи своим женщинам, чтоб болтать перестали, – разозлился дружинник. – Мужики гогочут на всю округу.
– То верно, – примирительно ответил Жедан, хотя грекиня была нема как рыба, а без умолку хихикала одна Затея. – Эй, кормщик! Не пора ли к берегу?
– Как скажешь, – проскрипел тот. – А по мне, так ещё пару вёрст можем идти, а там я хорошую стоянку знаю.
