Смертельный дубль - страница 21
– Ну, хорошо. – Войномиров прибегнул к последнему доводу. – Допустим, и меня вслед за Баклажановым захотят разрубить… вернее, зарубить топором. Я только говорю: допустим! – повысил он голос, заметив, что Ветлугина готовится вскрикнуть. – Что ж, и пусть! Пусть зарубят! Ради свидания с тобой, мой ангел, я готов пойти и на эту жертву… Ну а тебе бояться совсем нечего. Да ни у какого маньяка не поднимется рука на такую душечку! И к тому же я убежден, что ты никому в жизни не сделала ничего плохого. За что же тебя убивать?
– А вы разве сделали? – прошептала девушка, во все глаза глядя на храбреца-режиссера и невольно любуясь им в эту минуту.
– И я не сделал, – немедленно кивнул Войномиров. – Так что и для меня опасности никакой. Ну, подумай сама, стал бы я так рисковать, если бы была хоть какая-нибудь опасность?
Ветлугина уже немного запуталась в противоречащих друг другу аргументах режиссера и вяло согласилась:
– Да, наверно, не стали бы…
– Ну так вот! – триумфально воскликнул Войномиров. – Так что отбросим всякие сомнения и наконец-то заключим друг друга в продолжительные объятия!
– Ладно, уговорили, – вздохнула Ветлугина. – Только еще скажите, – на всякий случай уточнила она, – вы случайно не пробовали когда-нибудь этого самого Топоркова?
– Что вы, нет! – не моргнув глазом солгал режиссер. – Я его и не видел никогда и не слышал о нем до того, как все эти сплетни пошли…
На самом деле Войномиров вспомнил о Топоркове еще тогда, когда впервые услышал о его самоубийстве. У режиссера была хорошая память на всех без исключения актеров – даже тех, которых он видел лишь в течение пяти минут во время кинопроб, как пресловутого Топоркова.
Но, в отличие от своей любимой на сегодня актрисы, Войномиров действительно не страшился никакого Топоркова, поскольку ни на мгновение не сомневался в истинности его смерти. Баклажанова же, по его мнению, убили за что-то другое, к чему он, Войномиров, не может иметь ни малейшего отношения.
22
В конце съемочного дня, как и было условлено, Виолетта Ветлугина покинула шестой павильон в числе прочих актеров и персонала.
Через пятнадцать минут она вернулась обратно, где ее поджидал потирающий от нетерпения руки Роман Войномиров.
– Виолетта, лапуля моя, как долго я тебя ждал! Весь день только об этом и думал, а время, как нарочно, так медленно тянулось!.. – Эти слова режиссер перемежал пылкими, почти яростными поцелуями в губы, лицо и шею Ветлугиной.
– Ну что ж вы, Роман Ихти… То есть просто Роман! Что ж вы так сразу-то… набрасываетесь прямо? – смущенно залепетала актриса, пытаясь отстранить от себя жаждущего режиссера. – Давайте не так… сразу. Пожалуйста! Мы же с вами впервые наедине остались…
– Да мне просто не терпится, дорогая моя! – восторженно взвыл Войномиров, но тут же взял себя в руки. – Однако ты, конечно, права, прости. Для начала, само собой, посидим и так далее. Вот я вино приготовил. Как тебе красное?
– Красное – ничего, – равнодушно отозвалась артистка, поправляя платье.
– Чудно! – просиял режиссер. – Сейчас разолью… Вон у нас тут и столик, и стулья – все чин по чину…
Он убрал ширму, за которой действительно скрывался небольшой стол и два стула. Вытащив из лежавшей здесь же сумки бутылку вина, два бокала и штопор, Войномиров принялся откупоривать сосуд. Поразмыслив и на секунду отложив это дело, режиссер достал из сумки и поставил на стол бутылку водки – уже немного початую.