Наверное, он не понимает, что делает, подумал Галась. Придется поговорить с руководителем следствия. Он поставит подчиненного на место. Он самодовольно потер руки, представляя, как офицер отчитает старика, когда узнает, как тот обошелся с сотрудником Службы безопасности. Он огляделся вокруг. Однако никого, кто был бы похож на следователя, не заметил. Вокруг, кроме нескольких милиционеров, были толпы молодых людей, идущих в сторону малой сцены, сооруженной на палаточном поле. Они были в очень разнообразной одежде, о которой многое можно было сказать, кроме того, что она элегантная. Многие с иронией смотрели на блондина в костюме, который в этой обстановке выглядел как пришелец из космоса.
– Тогда я сказал ему все, что думаю про такой допрос задержанного. Я даже больше ему сказал…
– Тебя, салага, наверное, нужно отправить в дежурку, чтобы ты вежливо общался с дамочками, от которых сбежала собачка, – сказал лейтенант Олькевич, рассевшись за столом, накрытым клеенкой. Он смахнул рукой какие-то остатки и крошки. В это время Бродяк отнес в буфет четыре пустые кружки, оставшиеся после предыдущих любителей светлого «Познанского». Он заказал три пива и вернулся к столику.
Блашковский не любил пиво. Если бы оно было сладким, может, ему бы понравилось, но, к сожалению, оно было горьким и теплым. Он сделал маленький глоток и признал, что оно отвратительное. Однако Олькевичу и Бродяку оно пришлось по вкусу. Оба сделали по большому глотку, а потом потянулись за сигаретами. Олькевич курил экстракрепкие, а Бродяк вынул из кармана джинсовой куртки помятую пачку «Радомских». Мариуш не курил, поэтому ни один из них не предложил ему сигарету.
В баре, куда они зашли, было немного посетителей. Были заняты всего три столика. За столиком у окна, завешенного пожелтевшим тюлем, сидели трое местных любителей вина. Потому что, кроме пива, здесь продавали вино из бочки. Оно было дешевле и крепче пива. Мужчины, которые, по-видимому, сказали друг другу все, что можно было сказать во время употребления чернил, сидели в абсолютной тишине. Они сидели спиной к залу, курили сигареты «Популярные» и смотрели в окно.
У стены, на которой висела репродукция «Подсолнухов» ван Гога, сидел спиной к залу длинноволосый парень, углубленный в чтение какой-то толстой книги. Он производил впечатление человека, которого совсем не интересует происходящее вокруг.
А вот в другом углу было шумно. За двумя столиками сидела компания молодых людей. Их одежда указывала на то, что они были поклонниками молодежной музыки. Похоже, пятеро парней и две девушки оторвались от своих обычных занятий на палаточном поле, чтобы провести немного времени в культурном месте.
– Вы с ума сошли! – крикнул парень в кепке с козырьком, из-под которой на спину спадал конский хвост. – «Зеленые лягушки» – отстой. Уже через несколько лет о них никто не вспомнит. Вот увидите, единственные, кого не забудут, это «T. Love» и Сойка, и еще заводной Овсяк.
Собеседники взорвались от смеха.
– Дурак ты, Кермит. – Рыжий панк с сережкой в ухе с грохотом поставил кружку на стол.
– «Зеленые лягушки» – тонкие натуры и хорошие музыканты. Они лучшие, а другие годятся только для того, чтобы чистить им ботинки. Они исполняют настоящий панк-рок, неприлизанный. Если уж кого-то называть виртуозами, так только их, потому что когда начинает завывать Сойка, меня начинает тошнить, а шепелявый солист «T. Love» может понравиться только каким-нибудь сопливым малолеткам.
