– Приветствую, господа, – сказал старший лейтенант. – Как обстоят дела на месте? – Он кивнул головой в сторону красной палатки.
– Рана на виске, нанесенная тупым предметом. Девушка, возраст 16–18 лет, смерть наступила 24 часа назад. Больше скажу после вскрытия, – сказал Яблонский.
Бродяк уселся за столиком, а вслед за ним, постанывая от усилий, в машину втиснулся Олькевич.
– Ей 17 лет, ее зовут Иоланта Гайдук, проживает в Познани, она учащаяся лицея им. Мартинковского. У нее был при себе кожаный кошелек, в котором был билет учащегося, немного денег, а еще этот блокнот. – Сказав это, капитан Лещинский положил на стол оформленные улики.
– Кроме того, в ее сумке мы нашли документы еще одной девушки. Она ее ровесница. Скорее всего они вместе приехали на фестиваль. Я уже передал приметы парням Блашковского. Они сейчас ищут ее на палаточном поле. У всех есть ее фотография. Один из курсантов из Щитно сделал копии у местного фотографа. Думаю, в ближайшее время они ее найдут. Если только она не…
– Мне при виде трупа обязательно нужно выпить, – сказал Олькевич, бесцеремонно перебивая капитана, который хотел продолжить разговор. Но Теофиль вынул из внутреннего кармана пиджака советскую фляжку с олимпийским Мишкой и протянул Бродяку. Тот сделал глоток, а потом передал фляжку патологоанатому. Все выпили.
Бродяк посмотрел на Яблонского, вернувшегося к заполнению бланка.
– Можешь хотя бы приблизительно сказать, чем ее убили? От чего дыра в голове?
Яблонский посмотрел на старшего лейтенанта поверх очков, которые сдвинулись на кончик носа, пока он писал.
– Буду знать точно в Познани, сейчас могу лишь сказать, что это был тупой предмет, которым убийца ударил несколько раз в одно место. Скорее всего это был молоток.
– Когда я был участковым в Хвалишево, у меня был такой случай, – сказал Олькевич. – У соседа был во дворе сарай, где он делал деревянную мебель: полки, столы, табуреты и все такое. Голон Владислав, так его звали, я давно его знал, потому что он жил через три дома от меня, так мы каждый день виделись, я иногда к нему заглядывал, чтобы выпить в культурной обстановке, под крышей, а не на улице. У него была очень вредная баба, вечно прибегала разгонять компанию и увести своего благоверного домой. Владик был спокойным выпивохой, она его годами терроризировала. Но однажды она, как обычно, пришла, чтобы он перестал пить и возвращался домой. А он уснул на столярном столе. Когда жена увидела, что он лежит в бессознательном состоянии, стала орать на всю улицу и обзывать по-всякому. Владик не реагировал, она начала его трясти. И он проснулся, но не понял, что происходит, подумал, что на него напали. Он схватил молоток со стола и как дал им.
Олькевич замолчал на секунду и, вынув молоток из кармана, замахнулся на Бродяка, отскочившего от неожиданности в сторону. Олькевич как ни в чем не бывало продолжил:
– И как дал ей по лбу, она и откинула копыта. Владик снова уснул, потому что уже никто ему не мешал. Но недолго лежал, потому что соседи, удивленные тем, что крики прекратились, заглянули во двор проверить, что произошло. Она лежала в луже крови и уже не дышала. Когда нам сообщили, мы забрали Владика, и он только на следующий день узнал, что убил свою жену молотком.
Наступила тишина. Олькевич закончил рассказ и осмотрелся вокруг. Никто не смеялся. Никто даже не смотрел на него. Все уставились на молоток, который Теофиль положил на стол после того, как закончил рассказ о Владике Голоне.
