Я настолько загружен был, что и не заметил, как на ней моя рубашка сидит. Особенно меня интересует, просвечивают ли сквозь её соски, или нет. Она Марине, конечно, велика, но даже так может быть заметно.
Поднимаю взгляд, чтобы убедиться, но вместо этого сталкиваюсь с её. Девочка быстро отводит свой, но я успеваю заметить, что каменную маску она скорее усиленно на себя натягивает, чем превратилась в неё.
Оттого ещё более отчаянно хочется добиться от неё хоть слова. Завязать диалог, увидеть эмоции — любые, главное, чтобы ко мне.
Да, знаю, что я влип. Уже давно это понял. Просто безнадёжно ловлю минуты рядом, прекрасно понимая, что никакого смысла в них нет. И ни к чему хорошему они не приведут.
— И как так получилось, что ты хорошо справляешься с ранами? — требовательно спрашиваю, когда Марина осторожно проводит обработанным перекисью ватным диском вокруг по размазанной крови.
Мне совсем не больно, хотя жгучая жидкость касается и самой сильной раны. Гораздо больше меня занимает, как неосознанно бережно действует Марина. Будто и не ненавидит меня.
Понимаю, что её скорее кровь стопорит от более жёстких действий, чем я. Но так легко представить обратное, особенно сейчас, когда аккуратные пальчики чуть ли не гладят, то и дело касаясь кожи.
Конечно, в этой обработке ран нет ничего особенного, но всё-таки вопрос уместен. Ведь совсем недавно, ещё до поцелуя, Марина запальчиво утверждала, что умеет справляться с ранами, и я так понял, почти любыми.
А пауза уже долго висит. И мне это совсем не нравится — я и рад бы не болтать, но безразличие и холод Марины вынести почти невозможно. Уж лучше пусть злится. Понимаю, что с учётом всей ситуации как раз такая, её мёртвая манера держаться, лучше всего поможет сократить время в плену. Сделать так, чтоб без глупостей.
Но глупостей и так уже выше крыши. И ещё навалит. Теперь без этого никак.
— Я задал вопрос, — жёстко напоминаю, провоцируя хотя бы недовольство.
Хожу по тонкому льду, конечно. Но что-то мне подсказывает, что мягкостью сейчас добился бы меньшего.
А так Марина хотя бы реагирует — причём мгновенно. Её действия становятся гораздо более резкими и усиленными, почти с агрессивным нажимом. Но я снова не чувствую боли, даже рад, что, значит, ещё могу вызвать в ней хоть что-то.
Где-то в подсознании уже бьётся мысль, что я могу попробовать решить ситуацию и сам. Хотя бы попробовать сделать так, чтобы никто не пострадал… Если хорошенько обдумать, это может быть реально. Да, есть риски, но разве оно того не стоит?
— Мама рано умерла. Помогать папе приходилось мне. Мы не держим прислугу. Вызываем только клининг, — всё-таки отвечает Марина. Так и слышу в голосе, что нарушить молчание её спровоцировало воспоминание о моём предостережении. Я ведь ей, можно сказать, угрожал.
Боится? Хорошо для дела, но…
Впрочем, пока я не придумал вразумительный план, не о каких «но» и речи быть не может. Поэтому выбрасываю из головы мысль как-то утешить Марину. Вместо этого вникаю в её слова.
— И часто твой папа нуждался в обработке ран? — неожиданно как-то, что у неё выработался именно этот навык. Может, это мы о Спицыне много чего не знаем, а не наоборот?..
Я всегда был в курсе только сторон бизнеса и его введения у наших конкурентов. Личное меня не интересовало. Отца, вроде, тоже. И уж точно сомневаюсь, что Антон удосужился выяснить всё максимально детально перед похищением.
