Как ни странно, перепалка с компьютером позволила Старой Даме взять себя в руки. Ей стало даже несколько стыдно собственной реакции на это… скажем так, “прискорбное” известие.
На жалость к себе и все такое прочее она просто не имела времени. До завершения жизненного пути следовало еще многое сделать: вызвать из Столицы, дождаться и ввести в курс дела племянника, организовать из засланных в Город агентов конспиративную сеть, которая должна будет облегчить ему вступление в права наследства, и, наконец, самой перейти в наступление. Ну а в этом деле ведущая роль принадлежала близнецам. Именно они должны будут преподнести Городу ее страшный подарок. Основоположник рода, старый бродяга Иван Азерский недаром всю жизнь мотался по галактике. В семье бережно хранились его бортовые журналы. Старая Дама читала их. Если близнецы выполнят все по задуманному… она не хочет смерти ни одного из этих несчастных идиотов – горожан, но уж напугать их так, чтобы они опрометью выскочили из своих крысиных нор на поверхность, она сумеет. Хватит обороняться. Совет хочет войны? Он ее получит.
Вид у новой санитарки был, как биопше и полагается, препакостный. Жаба жабой. Низкий лоб, приплюснутый нос с вывернутыми ноздрями, толстые губы. Шея, поглощенная гигантскими буграми мышц, казалось, отсутствовала вообще. Из одной стороны губастого жабьего рта в другую она перекатывала длинную зубочистку. Была она явная садистка и, как большинство биопш, скорее всего, лесбиянка – женщины с натуральной ориентацией решались идти на службу в санацию чрезвычайно редко. В тоннелях подземных Городов, где для поддержания порядка нельзя было использовать мощное оружие, в санаторах ценилась и искусственно – уколами стероидов – наращивалась огромная мышечная масса. Но как же уродливо преображалось при этом человеческое, и особенно женское тело! В этих существах, более уродливых, чем гориллы, окружающие отказывались признавать людей. Их называли биопами. Их ненавидели и боялись.
На рукавах у жабы красовались лычки фельдшера. Жаба лениво двигалась вдоль шеренги, вроде бы выглядывала кого-то определенного и на лице имела выражение мечтательного предвкушения. На правах пусть и мелкотравчатого, но все-таки начальства, она сопровождалась дежурной биопшей, пребывавшей в чине рядовой санитарки. Обе шагали характерной для биопш походкой – вытянутая вперед чудовищная голова с деформированными лицевыми костями, маленькими красными глазками и тяжелой гамадрильей нижней челюстью, раскачивающийся из стороны в сторону бочкообразный торс и нелепо болтающиеся ниже колен бревнообразные руки с непропорционально огромными кистями. Несмотря на толстенные резиновые подошвы, металлические прутья пола отзывались на шаги биопш тяжким грохотом и стоном.
Из штрека подъемников тянуло холодом и промозглой сыростью. Санаторки были выстроены на самом ветродуе, а пол из толстых железных прутьев, казалось, высасывал из женщин последние остатки тепла – электропроводящие подошвы обуви подсанационных процентов на семьдесят состояли из металла и теплоизоляцией обладали аж никакой. Однако женщины с жадностью спешили надышаться этим воздухом, казавшимся им восхитительно свежим на фоне того спертого и переполненного миазмами, что поднимался снизу из провала санаторной шахты. Там, на бесчисленных спальных уровнях, спала в своих норах очередная смена подсанационных, причем единственным средством вентиляции для них служили дыры в закрывающих эти норы толстых стальных люках.
