Он отпускает меня и уходит не оборачиваясь. А я застываю в шоке. До меня в полной мере доходит, что нашей дружбе пришёл конец. Настоящий и бесповоротный.
Нас больше нет.
10. 10
Егор
- Тормози, Егор.
Тренер хлопает по мешку, останавливая. Я обхватываю грушу и прижимаюсь мокрым от пота лбом к коже. Надо отдышаться. Сто пудов, из-за сбитого над дыханием контроля Шевцов и тормознул.
- Что за херня с тобой творится, пацан? - тренер стягивает свои перчатки и бросает на парапет у радиатора. - Ты как с цепи сорвался. Ни контроля траектории удара, ни ритма. Ты бьёшь без мозгов.
- Извините, Алексей Викторович, - стаскиваю и свои перчатки. - День дерьмовый.
- Это должно быть причиной твоей растерянности и агрессии на ковре?
Он складывает руки на груди и смотрит жестко. С этой махиной спорить нельзя.
- Нет, конечно. Косяк за мной.
Шевцов ещё секунды две пристально смотрит, но потом кивает спускаться с ковра. Вот это даже странно. Обычно от него пощады ждать не стоит.
А может это совсем и не пощада, а сейчас в наказание мне последует пара сотен отжиманий и пробежка вокруг клуба на морозе. Остыть, так сказать.
Но он снова удивляет.
- Переодевайся. Потолкуем, - хлопает по плечу медвежьей ладонью. - Жду на улице.
О чём-то толковать у меня желания никакого нет, но Шевцову не отказывают. Он старше меня лет на восемь или десять, взял под тренерство, когда детскую спортивную школу расформировали, мне тогда шестнадцать было. Клуб «Черный дракон» как раз перешёл под его руку. За всю мою память, это был единственный постоянный взрослый мужик в моей жизни. Отцу всегда плевать было, дед умер ещё когда я под стол пешком ходил. Старшего брата или дядьки не было.
Вот так вот, мне не на кого было равняться.
В детской спортшколе тренер был алкаш, такой себе пример. И когда я в свои шестнадцать увидел, каким должен быть мужик, многое понял. Хотел быть похожим на него, начал тренироваться так, что звёзды из глаз сыпались, не то что в школе.
Стало получаться. Нас перешло пятеро, но зацепился я один. Остальные спасовали, не выдержали нагрузок. Бухать им по пятницам было прикольнее, чем в субботу утром тащить зад на тренировку.
Я хотел быть как он, тянулся. Хотел, чтобы Алексей Викторович гордился мной как учеником. И как человеком.
Он не любитель раздавать советы, всё же мы не родственники, но пару раз кое-что говорил. Так я ушёл от уличных драк, так тормознул с лёгкой наркотой, лишь попробовав. В универ подался тоже с его тычка, так бы и не подумал, мне бы колледжа на крайняк хватило.
Он так-то не особо болтливый, но иногда с ним полезнее помолчать - больше можно почерпнуть, чем в беседе со многими.
Я переодеваюсь, натягиваю куртку, капюшон от толстовки и выхожу. Шевцов стоит возле боковой стены здания, рядом в снег воткнуты две уборочные лопаты. Трудотерапия - понятно. Я подхожу, беру одну, и мы в молчании начинаем расчищать снег.
Мороз вроде не сильный, но разгорячённые щёки покусывает. Стараюсь дышать через нос, но горло всё равно першит горечью. Только хрен его знает, физическая эта горечь или снова эмоции душат.
- Баба? - спрашивает тренер, откинув очередную порцию снега.
- Девчонка, - уточняю в ответ. Ну какая она баба? Язык так назвать не поворачивается.
- Зацепила?
- Я не знаю, - втыкаю лопату и опираюсь на черенок.
- Ты работай давай, так думается проще, - подгоняет Шевцов.
