– «Зараза, успеть бы ноги унести»,– промелькнула в его голове мысль, и он выскочил из пещерки, успев подхватить свое барахло. Однако обвал так внезапно начавшийся, так же внезапно и прекратился. Очевидно, промерзший грунт ближе к выходу сковало морозом качественно и Артур, облегченно вздохнув, вернулся в штольню, которая превратилась теперь в пещерку.
Костерок продолжал кадить, и Артур присел рядом с ним на рюкзак, предварительно оглядев внимательно пещерные своды: – «Здесь вроде устойчивые»,– подумал, похлопав по заиндевевшему своду ладонью. Свод проверку на прочность выдержал и Артур, совершенно успокоившись, полез в рюкзак за сухарем. Полез и замер, услышал шелест ветвей кем-то раздвигаемых. Осторожно высунувшись из прорехи туннельной, удачно расположенной, между огромным валуном и вековой сосной, Хрюкин увидел мужчину в ватнике и на лыжах, шустро пересекающего полянку в его направлении. Очевидно, дым приметил. Вооружен мужчина не был – это Хрюкин отметил в первую очередь автоматически, а за спиной у него висел мешок с чем-то. Убегать или прятаться Хрюкин не стал, посчитав, во-первых, это бессмысленным, а во-вторых, – человек приближающийся не показался ему опасным.
Вылез на встречу сам. А через пять минут уже угощал нежданного гостя кипятком и сухарями. Оказался из соседней деревни мужик. Даже уже дед, пожалуй. Но жилистый и вполне бойкий еще, однако, возраст свое брал, пробившись в седине и покрыв морщинами продубленную морозом кожу. Звали деда Прохором, и на язык он оказался тоже боек, назвав Хрюкина сразу "солдатиком".
– Ты чей-то тут, солдатик?– спросил он, поздоровавшись.– Аль из армии сбег?
– Нет, дед Прохор, не сбег, а потерялся. Часть моя отступала, ну я и заплутал в лесах здешних. Вот выбираюсь к своим.
– Эт куда? На восток, аль на запад?– Прохор грыз сухарь, поблескивая глазками в паутине морщин.
– На восток, само собой. Что мне у немца-то делать? По шее получил, теперь до Берлина драпать будет.
– Дай-то Бог, дай-то Бог,– поддакнул ему дед.– Ну, так и че сидишь здесь тада? У нас в деревне батальон стоит саперный. Хошь, провожу, солдатик?
– Я не сапер, отец. Я артиллерист. Мне бы в Можайск, в военкомат.
– Ну, солдатик… Можайск. До Можайска десять верст,
ежели напрямки лесом, а ежели дорогами, то все пятнадцать, потому как с крюками оне. Дойдешь ли, солдатик? Я вон сбегал с утра к сватье, отнес ей свеклы да картошки прошлогодней. Хочь морожена, а все ж… А у ней, стало быть, мукой аржаной разжилси, так это я местный и кажный пень тута знаю. И то заблукал малость. Вот этот каменюка откель, не помню. Может, дождем осенним вымыло. Берлогу опять жа вот эту никогда тута не видал. Будто леший водил последние полчаса по лесу. Теперь-то вижу, что вон моя деревня и, стало быть, дом родной. Дома, токма теперича, нету. Сгорела хатенка, так что в подполе с внучатами зимуем. Бабка опять же моя преставилась ноне, царствие ей небесно,– дед Прохор, снял шапку и перекрестился.– Эх. Беда.
– Ничего, я молодой, пройду по дороге. Вы мне только укажите в какую сторону идти,– попросил Хрюкин.
– Эт мне не жалко,– дед взял сучек и принялся чертить план местности на земле: – Вот это дорога железна. Мы здесь. Это шоссейна дорога. Выйдешь к ней здесь. Напрямки если, то на студену сторону верст пять, а опосля уж прямо до Можайска, десять верст. Только без лыж ты, солдатик, на первой версте вымрешь.
