Староста оказался мужчиной лет тридцати и выглядел вполне благообразно, с бородой черной как смоль. Он выскочил из ворот и, подбежав к стоящему рядом с танком Сергею, вскинул руку, заорав во всю глотку:
– Хайль Гитлер!
– Ты чего орешь, как резаный?– осадил его Сергей.
– Так ить положено, хер-р-р-р немец-офицер,– замер подобострастно староста.
– Хрен с тобой, ори, раз положено. Ты тут главный, в этой деревне?– Сергей требовательно взглянул на старосту, закусив нижнюю губу, и тому стало не по себе.
– Я сейчас, хер-р-р-р,– рык этот староста выдавал, очевидно, полагая, что так получается гораздо солиднее, чем просто "хер".
– Сейчас ты. А до этого кто был?
– До этого тоже я, но назывался Председателем.
– Почему на фронт большевиками не призван?– Сергей, продолжал разглядывать старосту так же пристально.
– Хворый я, белобилетник, хер-р-р-р. Плоскостопие. Родился такой,– принялся оправдываться староста, привычно. Очевидно, на этот вопрос ему приходилось отвечать в последнее время чаще всего.
– Значит, ты был при большевиках главным в деревне и теперь главный? Как же вышло так? Звать тебя как, хитрый русский мужик?
– Зовут Егорием,– совсем сконфузился староста, чувствуя, что виноват в чем-то, но, пока не понимая в чем.
– Егорий. Странное имя. Ты вот что, Егорий, народу много ли в деревне проживает?
– Да какой народ, хер-р-р-р? Бабы да ребятишки. Мужиков по мобилизации всех подчистую выгребли. Есть пару дедов. На печах сидят. Нету народу. У нас деревенька вон… Десять дворов.
– Это хорошо, что сидят на печках. А посторонние, приблудные, есть?
– Никак нет, хер-р-р-р,– староста не стал сразу выдавать "херу" придурковатого, контуженного, поселившегося в деревне.
– Значит, нет никого?
– Да, хер-р-р-р.
– Веди в избу, староста Егорий, и распорядись, чтобы покараулили наше транспортное средство. Говорят, тут по лесам партизан развелось, видимо-невидимо. Бандитов. Украдут еще,– распорядился Сергей и староста, получивший ясные указания, бросился их выполнять. Провел в избу, за стол усадил, а у танка выставил караул, собственную супругу с топором. Женщина приплясывала рядом с танком в огромных валенках, обвязавшись шалью так, что только глаза посверкивали, и верилось, что угнать бандитам-партизанам "транспортное средство" не позволит. В деревне, действительно, с мужчинами была напряженка и оружие, новая власть старосте, выдать не удосужилась. У него, правда, была собственная берданка, но патронов к ней все равно не было, так что и доставать ее из сундука Егорий не стал. Спрятал он ее туда лет двадцать назад, когда охоту повсеместно в лесах Советская власть запретила, а оружие приказала зарегистрировать или сдать. Бегать по милициям, за разрешительной справкой Егорию было лень, и он убрал берданку с глаз, от греха подальше.
– Угощай, Егорий. Мы сюда к вам надолго. Говорят в русских деревнях народ гостеприимный. Поживем вот, посмотрим,– Сергей присел на табурет, облокотясь на столешницу и Егорий засуетился, выставляя на стол из печки горшок и чайник.
– Каша вот, хер-р-р-р, только что супружница моя сготовила. Горячая, разваристая, из гороху,– обрадовал он Сергея.
– С мясом хоть?– поинтересовался Сергей, скривившись.
– Поста нынче уж нет, хер-р-р-р, стало быть с мясом вполне могла бы быть. Но откуда его взять? Армия сперва русская подмела закромы, а потом немецка. Так что без мясу.
–" Без мясу", Егорий, сам ешь. Это кто там головы с печи свесил?
