Смытые волной - страница 38

– К сожалению, ничего, дорогой, но и ты совершенно свободен. Прощай, не звони мне больше.

– Так, начинается. Какая вожжа тебе на сей раз под хвост попала? Мне тоже все надоело, я из-за тебя семью свою забросил, сына.

– Останови машину, я кому сказала?

– Запомни дорогая, я больше бегать за тобой не буду. Пошла ты…

Я шла по улице и ревела, не обращая ни на кого внимания. Пока пешком добрела домой, успокоилась. На лестничной площадке у входа в квартиру напялила на себя маску счастья и захлопнула за собой дверь. Сегодня моя старшая сестра будет ночевать у себя в новой однокомнатной квартирке на Черемушках, а я усядусь на ее диван с кроссвордом из свежего номера «Огонька». Какое счастье быть свободной, независимой от всех. Устала.

Сегодня с утра мне опять топать по давно забытому маршруту. Опять доезжаю 18-м трамваем до телецентра и топаю по Артиллерийскому переулку до Черноморской дороги. Каждый раз вспоминаю курсанта этого училища Витю Агеева, второй курс своего института и наших несколько свиданий с его признаниями в любви. Почему мне запомнились его красные уши? Да еще до пола длинная шинель со специфическим казарменным запахом вещей, которые редко проветривают. Вот уехала бы тогда с новоиспеченным офицером и совсем другая была бы у меня судьба. Красивый, высокий и, главное, хороший скромный курсант-выпускник. Больше, пожалуй, таких интересных парней в моей жизни и не встречалось.

Тогда я думала, что со временем он обязательно будет похож на Григория Мелехова из «Тихого Дона». Зацикленная на кино и книжных романах, я, как полоумная, ни о чем другом не могла ни думать, ни мечтать. Так и промечтала весь институт. А после его окончания мне попадались все какие-то шибздики. Стала бы офицерской женой, нарожала бы ребятишек и носилась бы со своим офицером по просторам родины чудесной, по разным гарнизонам и весям необъятной страны. А что, чем плохо на Камчатке или куда-нибудь за Урал с Сибирью забраться, а если совсем повезет, то и Европу посмотреть, служил же Фатимкин отец в Венгрии, а у Светки Барановой – в Германии, и жили они не тужили, не бедно жили. Тогда и всем моим романам не суждено было бы сбыться. И не знала бы никакие овощные базы ни на Хуторской, ни на Моторной, где оказалась после института.

Но сегодня мой путь не на работу, а за железные ворота, напротив одесской женской тюрьмы. Хорошо хоть пока не в саму тюрьму, где уже не первый год томятся сотрудники базы. Здесь, за этими воротами, в неприглядных комнатках хранятся папочки с документами, изъятые в ходе следствия по нашей конторе за предыдущие годы. Своих одесских следаков не хватило, привлекли со стороны, черти, откуда только не приехали разгребать одесские дела, выискивать преступления. И хоть бы специфику знали, не обязательно большие грамотеи в хранении и продаже овощей и фруктов, но чуть-чуть бы разбирались, что к чему. И не таскали бы нас тогда сюда по очереди.

Достается только складским бухгалтерам с учетчиками складов и тем, кто подписывал и был в комиссиях по вывозу гнилья на свалку и на корм скоту. По самим документам все как в аптеке, есть небольшие ошибки, промахи, но это все ерунда. Главный враг подозреваемых – их собственный язык. Люди по нескольку лет под следствием, не выдерживают и сами себя оговаривают. Да подпишу все, только перестаньте мучать, а там, на самом справедливом в мире нашем социалистическом суде, выложу уже правду. Только бы дали сказать, а то рот на полуслове заткнут, никого, ни свидетелей, ни адвокатов, слушать не станут, срок припаяют – и все. Виноват – не виноват, кого это волнует, кроме самих осужденных и их родственников. Потом, в судах повыше, может, разберутся, кого-то выпустят, но извиняться… Да вы что, смеетесь. И попробуй потом восстановись на работе или устройся на новую, докажи, что ты не вор, особенно если ты не коренной национальности, а дальний потомок тех, кого сорок лет водили по пустыне.