Завтрак в бухгалтерии – святое дело, а уж обед через пару часов – и вовсе, против КЗОТа не попрешь. А дальше все дружно щелкают костяшками на счетах, но заряда энтузиазма хватает ненадолго: нужно не прозевать отовариться в буфете, детки дома ждут что-то такое. Что? Никто заранее не знает, что завезут. Буфетчица, хитрющая такая крашеная блондинка – молчок до последнего: что выложу – то и хапайте, другого не будет. Хапают все подряд. А еще нужно изловчиться и сбегать на склад. Здесь каждый сам за себя, кто как может устраивается. У кого какой склад, у того и сумки, набитые товаром оттуда. Лишних вопросов друг другу не задают, по негласному закону не принято. Все следуют совету Артема, грузчика со склада БВГ (бакалея, вино, гастрономия):
– Будете много чесать языком, можете им подавиться.
Я тоже это усвоила.
Счастливицу, возвращающуюся с полной корзинкой, провожают завистливым взглядом, когда та энергично заталкивает ее к себе под стол, придерживая ногами. Вот самая выгодная минута, когда можно подрулить к любой отоварившейся бухгалтерше с любым производственным вопросом. Она явно в настроении особенном производственном. Но поначалу я этого никак понять не могла и постоянно попадала невпопад со своими вопросами и, конечно, получала от ворот поворот. Возвращалась к себе в плановый ни с чем, понуро опустив плечи.
Непосредственная моя начальница, ни слова не промолвив, с остервенением хватала телефон, стоящий на тумбочке между нашими столами, и начинала по нему отчаянно наяривать. Если не дозванивалась по внутреннему, пыталась по городскому. Но когда она все же дозванивалась, то от ее криков дрожали стены с нашего третьего этажа до первого. Легкий одесский матерок со специфическим юморком перемешивался с более крепкими выражениями, которые даже наши грузчики и босяки с Привоза стеснялись произносить. Народ, кто проходил мимо конторы по дороге, задирал голову и, если честно, с удовольствием слушал. Бесплатный урок настоящего одесского языка.
Она не давала возможности никому с другой стороны раскрыть пасть, вставить свои пять копеек в собственное оправдание. Это был второй Лейбзон, замдиректора базы, только в юбке; ее так же боялись, особенно ее острого языка. Горланить на всю округу моя начальница начинала так:
– Мадам, я не спрашиваю вас, хорошо ли вам было сегодня со своим мужем или с кем другим. Я послала к вам нашу молодую сотрудницу с вопросом, на который вы обязаны незамедлительно отвечать, причем в письменном виде, а вы свою толстенную жопу оторвать от стула не захотели, чтобы со стеллажа взять папку и продиктовать ей.
Передышки никакой, все на одном вдохе-выдохе:
– Докладная на вас, мадам, обеспечена, можете продолжать кушать свой фаршмак, только косточкой не подавитесь. Простой рабочего времени, моя хорошая, по вашей вине, ни премии, ни тринадцатой зарплаты вам не видеть, как собственных ушей без зеркала.
Трубка с шумом брошена на рычаг. Если Лилия Иосифовна переходила с кем-нибудь с «ты» на «вы», для того человека начиналась черная жизнь. Повторного звонка не следовало. С ней никто не хотел ни спорить, ни, тем более, ссориться, она ошибки непонятно как с ходу вычисляла. Впрочем, чаще всего это была маска. Все знали, что моя начальница отходчива и не злопамятна. Так, накричит, бывает, оскорбит, не без этого, однако потом сама пожалеет, что не сдержалась, и премии не лишит, за это ее уважали. А еще за то, что обязательно все объяснит.
