На общем построении снайперской школы подполковник Кольчак с удовольствием зачитал письмо и объявил Марии благодарность.
Зимой уже нового, 1944-го, года неожиданно для девушек, но не для руководства школы, в родную альма-матер с фронта на пару деньков приехала старший сержант Вера Артамонова, награжденная медалью «За отвагу» и орденом Славы III степени. Кольчак, пользуясь старыми связями в Наркомате обороны, «выбил» ей командировку с войны для того, чтобы бывшая выпускница ЦЖШСП поделилась боевым опытом, подсказала, что стоит подкорректировать в подготовке снайперов.
Девчонки, затаив дыхание, внимательно слушали рассказ ровесницы, в двадцать лет ставшей опытным снайпером. И мысленно каждая из них представляла себя рядом с Верой. Вот они в предрассветных сумерках уходят на задание, занимают выгодную позицию и терпеливо выжидают свою будущую жертву – немецкого офицера. Чем выше будет его чин, звание, тем лучше.
– К снайперам отношение на фронте особое, нас командование уважает и бережет для особых случаев, – так начала свое выступление Артамонова. – Однако боевые обстоятельства по-разному складываются. Например, при наступлении на Невель после переправы через реку наш полк встретил упорное сопротивление врага. Слышу, в разгар боя кто-то кричит мне: «Сестра, перевяжи!» Объяснять, что я снайпер, а не медсестра, некогда и ни к чему. Поползла в ту сторону, потом побежала, пригнувшись. Вижу, у пулемета лежит раненый, а его напарник ведет огонь. Перевязала солдата, оттащила к реке, где был пункт сбора раненых. Так вот неожиданно пригодилась военно-медицинская подготовка.
– А страшно под пулями? – чуть стесняясь, полюбопытствовал кто-то из девчонок.
– Еще как! Боишься пуль, а еще осколков от снарядов с первого дня пребывания на фронте. Но я привыкла успокаивать себя приказной поговоркой: «Не трусь, девчонка!» Не смерть страшна, а то, что вдруг ногу оторвет, покалечит – и как после этого жить, носить туфли на высоких каблуках? А на речке Великой, когда мы ее под сильнейшим огнем форсировали, заняв плацдарм, девятнадцать немецких атак изрядно поредевшим батальоном отбили, я поняла: страх преодолим. О нем забываешь в суматохе боя, когда внутри тебя клокочет ненависть к врагу и желание его победить во чтобы то ни стало.
– Вера, сколько фашистов ты убила? – поинтересовалась Ивушкина.
– В снайперской книжке записано тридцать восемь. Думаю, эту цифру скоро увеличу.
Слова Артамоновой утонули в аплодисментах.
А закончила она выступление добрыми воспоминаниями о школе и ее командирах.
– Я в школе была редактором боевого листка, запевалой роты. И, скажу честно, не любила дисциплину, рыть окопы, маршировать на плацу строевым шагом. А на фронте часто и тепло вспоминала своих командиров – причем не я одна. Без их настойчивости, терпеливого к нам отношения и строгости, без уроков воинского мастерства плохими были бы мы солдатами.
Беседу, уже менее официально, продолжили за ужином в столовой. Девчонки пили чай с вкусным печеньем и сгущенным молоком, специально поданными к столу, и неспешно разговаривали про войну, жизнь и… любовь.
– За Птахинскую высоту, это на Псковщине, ожесточенные двухнедельные бои велись. Там я встретила Колю Таранова. А потом… потом все было как у всех влюбленных. Чувство наше было светлым и чистым, мы мечтали о будущем, о том времени, когда кончится война, – тихо, с волнующими нотками в голосе заговорила Вера. – Но однажды, когда я находилась на «охоте», кто-то сообщил: Коля тяжело ранен. Почти три километра, отделявшие мое место засады от позиции, где он был ранен, я промчалась, кажется, за несколько секунд, но Колю уже увезли. Подруга Лида Ветрова передала фотографии, оставленные им для меня, а через несколько дней его друзья принесли горестную весть: нет больше твоего Таранова. Умер красивый и добрый парень из Херсона, ушла из жизни моя первая любовь…
